Исповедь

С легкой командирской руки я поступил и закончил ХАИ. Командир сдержал обещание и все время учебы жестко контролировал меня. Служба и учеба не оставаляли времени ни на что иное. В общагу больше не заглядывал. Иногда, попадая на обследование в медсанбат или госпиталь встречал крымчаночку, реже скуластенькую. Мы обменивались ничего не значащими фразами и расходились. Обе со временем вышли за муж за лейтенантов-двухгодичников и покинули наш гарнизон. Пусть они будут счастливы…

Глава 8. Бомберы

Полковник Чудаев — маленького роста, поджарый, матово-смуглый, напряженный словно боевая пружина — командир полка стратегических бомбардировщиков. Я попал в его экипаж и к удивлению многих прижился на долго. Как поговаривали знающие командира офицеры, путь полковника в авиационные начальники представлял собой не прекращающуюся ни на минуту борьбу с самим собой, начальством, подчиненными, жизненными обстоятельствами. Надо отдать должное, из всех поединков маленький горец выходил победителем, чего бы это не стоило. Он всегда стремился вперед, от одной покоренной вершины к другой, и судьба до времени оказывалась благосклонна к счастливцу.

Рожденный фактически в ссылке, в неволе, он сумел, приложив потрясшую военкоматовских чинов настойчивость, быть допущенным к сдаче экзаменов в летное училище бомбардировочной авиации. Над потугами парня посмеивались в кулак, мол с такой анкетой и родословной, тебя горец и в стройбат-то не приймут. Поверь на слово, а хочешь — потрать время и деньги, поезжай, тыкайся, побейся головой о стенку. Останавливать — не остановим, проявим на деле советский интернационализм, при котором все народы и нации равны. Правда одни чуть-чуть равнее других. На самую малость, заметную только орлиным глазам начальника самого Первого, самого важного и потому обособленного отдела.

Готовясь к экзаменам будущий пилот не только читал учебники, стараясь понять написанное. Так делает большинство. Здесь этого недоставало. Нет, он учил напамять, зазубривая строчку за строчкой, страницу за страницей, вбивая, врубая новые знания в мозги как строки в гранитую плиту своего будущего памятника. Понимал, что должен стать не просто первым, не просто лучшим, но на голову лучше самого первого, самого лучшего из всех остальных.

Горец поступил в училище, стал курсантом. Учеба давалась тяжелым, изматывающим трудом, но только трудом. Ни разу не согнул шею, не подставил под холуйский хомут. Держался ровно в обращении с курсантами, не лебезил перед начальством. Не был розовощеким, прилизанным идеалом, примерным паймальчиком из прирученных нацменов, тех, что ласкали самозабвенным холуйством взгляд политруководителей всех рангов.

Там, где дело не касалось службы или учебы, будущий генерал вел себя как все — бегал в самоволки, лихо, безжалостно бился в городском парке с курсантами других училищ за право сводить с ума студенток местного медучилища. Закончив учебу получил желанное назначение в авиацию дальнего действия.

Лейтенант хотел стать пилотом мощной машины, покрывающей с немыслимой скоростью на огромной высоте необъятные пространства. Машины, послушной его тонким, изящным рукам. Стал сначала вторым пилотом, а затем, летая и учась, учась и летая, проводя каждую свободную минуту на тренажерах и в библиотеке — первым пилотом, командиром экипажа. Пересев в камандирское кресло, не остановился передохнуть, пожать плоды так тяжело доставшейся победы. Взойдя на одну вершину и осмотревшись, увидал новые, еще более заманчивые и блистательные, еще более недоступные, а значит и сильнее манящие вершины Власти. Сначала власти, даваемой командирам…

Как командир он был суров и требователен к другим, но прежде всего оставался по прежнему требователен к себе. Ему, вообщем-то, было наплевать с присвистом, что думают подчиненные члены экипажа, да и думают ли они вобще о чем-то, не связанном со службой и посему бесполезном при покорении очередной лично его, командирской, высоты.

Самые разные люди приходили, выполняли определенные функции, и изчезали из его жизни, не задерживаясь, не становясь друзями, не оставляя следа в сердце. Полковник не мог позволить себе иметь друзей равно как и врагов. Ради неба и полетов, забыв веру отцов, стал сначала комсомольцем, а затем коммунистом. Являлся ли он истовым и верным членом партии? Наверняка — нет, но как во всем и всегда был старательным и исполнительным коммунистом, безукоризненно выполнявшим все внешние ритуалы партийной жизни. Также, как юношей выполнял непонятные ему ритуалы религии предков.