Исповедь о женской тюрьме

Мы ели строго по расписанию три раза в день. Никаких перекусов здесь не было, никаких непрерывных чаепитий и сала с хлебом. Нормальное трёхразовое питание. Вечером ужин был обычно скудноват, поэтому к шести утра к пересчету в животе начинало урчать, как у собаки Павлова, и мы с нетерпением ожидали завтрака. На завтрак чаще всего тоже была каша — ячневая, перловая, пшеничная, но обязательно с мясной подливой. Пусть мяса в ней почти не было, но и сама подливка была вкусна. Еще на завтрак давали свежий белый хлеб и небольшой кусочек масла. А также сладкий чай. В общем, кормили не намного хуже, чем в пионерском лагере, в котором я бывала каждое лето в детстве.

— Вкусно кормят, — сказала я соседке по столу.

— Это только здесь, на касачке, — ответила она, — говорят, в лагере страшный голод. Мы здесь в привилегированном положении, потому что можем уехать назад. Поэтому все остальные из лагеря нас терпеть не могут.

— Почему это?

— Они там работают и с голодухи с ног валятся, а мы здесь отсиживаемся, некоторые по несколько месяцев, ничего не делаем и получаем самое лучшее питание. Несправедливо.

— Да, несправедливо, — задумчиво ответила я. Кусок теперь не лез в горло. И казалось, что я ощутила неприязнь женщин за пределами нашего пятого этажа.

Почему всегда так в жизни? Не бывает всего и сразу. Чистота и красота достигаются жесткой дисциплиной, а не желанием самих заключенных. Хорошая еда только на касачке, потому что мы можем рассказать, что видели голод своими глазами. Зачем в образцово-показательной зоне устраивать голодуху? Чтобы у заключенных не оставалось воли к сопротивлению? Чтобы и помыслить не могли о неповиновении?

Грязную посуду мы отдали дежурному и отправились к себе на кровати — ждать ужина. Да, жизнь здесь была скучной. Я развлекалась тем, что подсчитывала количество жительниц нашего «отряда». Насчитала двадцать человек, не считая Юли. По неизвестной мне причине большинство из них были пожилыми. Такие интеллигентные пенсионерки, которые вышивали и негромко обсуждали свои художества. Еще одной интересной особенностью было то, что половина женщин говорила на украинском. Как позже я узнала, многие из женщин приехали из Львова. Они свободно говорили как на русском, так и на украинском. Так как я изучала украинский в школе с первого класса, этот язык был мне хорошо знаком. И в скором времени я и сама не заметила, как говорила с ними только на их родном языке. Мне нравилось, хоть какое-то разнообразие в повседневной жизни нашего тихого отряда.

Спустя какое-то время ко мне подошла Юля:

— Ты из Крыма?

— Да, из Симферополя.

— А я из Алушты. Землячки.

— Здорово, — обрадовалась я.

Юля тоже была рада, из Крыма сюда приезжали редко.

— Пойдем ко мне, поболтаем.

Вот так мне в очередной раз повезло. У Юли, как у смотрящей, была своя отдельная комнатка. Она рассказала мне, что сидит уже восемь лет и за образцовое поведение ее сделали смотрящей на касачке. Теперь она могла не работать и лучше питаться, а проблем с теми, кто был под ее присмотром, не возникало. Слово за слово и мы разговорились. И надо же такому случиться, что ее любимый мужчина жил со мной в Симферополе на соседней улице, и я прекрасно его знала. Что тут сказать? Конечно, Юля хотела получить о нем как можно больше информации, и я рассказывал о нем все, что могла, вспоминая даже то, чего не было. Какая разница? Сделала приятное женщине, сидящей восемь лет, и значит, день прошел не зря.

Узнала я от Юли и о моей Катюшке. Она побывала здесь на касачке пару месяцев назад, оставив о себе неблагоприятное впечатление. Произошел здесь какой-то конфликт между Катей и другими девушками. Завязалась потасовка, и на Катерину накинулось несколько женщин. Потасовки не были чем-то из ряда вон выходящим, простой женской трепкой волос никого не удивить. Чаще всего они заканчивались задолго до того, как одна из сторон получала существенные травмы, хотя перегнуть палку мог кто угодно. В тот день моя подруга повздорила с какой-то группкой, сплотившейся задолго до приезда Катюхи. Они набросились на нее все разом, и разнять такую драку уже было невозможно. Но девушки не знали, с кем имеют дело. Катя, по неведомым причинам, обладала недюжинной силой, и раскидала всех, каждой нападавшей оставив напоминание о себе в виде синяка или ссадины. Одной вывихнула руку, вторую чуть не удушила. Короче, Катя как всегда оставила о себе след. Одно только воспоминание о ней заставляло дрожать дебоширок.

— Да, это моя Катюшка, — говорила я, с нежностью улыбаясь, а остальные с недоумением смотрели на меня и побаивались.

Глава 5

Вот так на протяжении всего моего пребывания в заточении мне везло. Сама судьба меня вела и помогала. Думаю, я не одна такая была. Каждая женщина ведь имела друзей, знакомых. И мы даже в разных уголках страны находили этих знакомых, не оставаясь одинокими.