Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

У меня на всякий случай был адрес, который, если меня спрашивали, я давал своим клиентам. В благодарность мне рассказывали, что́ это собой представляет: прекрасная частная практика, выше всяких подозрений, первоклассный хирург. На прием записывает его жена, она же помогает ему с наркозом. Она по лицу угадывает, если кто затрудняется сформулировать свою просьбу, и говорит: «Вы на когда хотели бы записаться?» Хильда была на третьем месяце. Мы не горевали о выскобленном. Но затем произошел тот досадный инцидент за витриной. Было это спустя несколько дней после операции, Хильда уже снова водила машину и возвращалась из города, а я как раз стоял в аптеке. Аптекарь и его жена меня знали, и, как на грех, в лавке в этот день находилась их младшая дочь, она зашла их проведать со своим грудным младенцем. Бабка и дед, вполне естественно, тетешкали внука, и внезапно, уж и не знаю как, сверток очутился у меня в руках, а стоял я у самой витрины. Хильда подруливала к свободному месту, чтобы поставить машину, и вдруг увидела меня с ребенком на руках. Она подумала: он лишает меня своего собственного ребенка, а несколько дней спустя прижимает к груди чужого младенца и разыгрывает перед польщенными родными опытного папашу. Никогда больше он не сделает мне ребенка, никогда, не хочу от него ребенка. Она поехала дальше и, когда я вернулся домой, с омерзительно-сладкой улыбочкой поздравила меня с произведенной операцией.

— От тебя, — заявила она, — я никогда ребенка не заведу. Ясно?

Напрасно я ей твердил, что мне его всучили в шутку, хотели посмотреть, как я выгляжу с младенцем на руках.

— Они даже сказали: А вам идет. И еще сказали: А кто сейчас не хочет иметь детей, с тем биологически что-то неладно. Хильда, пойми же ты, наконец, я не вырывал у них из рук ребенка и не клянчил: Дайте и мне его подержать. Ты же сама этому не веришь.

А потом ей это постоянно виделось в кошмарах: я всегда и неизменно за проклятой витриной. Тут не помогала никакая логика.

— Несчастная, глупейшая случайность, — объяснял я ей, — если б ты подъехала минутой раньше или позже, ты бы не увидела этих ужасов. Все продолжалось самое большее минуту, затем я вернул им их сокровище.

Еще месяцы, еще годы спустя она презрительно хохотала над моим объяснением. И не верила мне.

— Как ты только мог так поступить? Уму непостижимо. Обо мне и о том, что я вытерпела, ты об этом подумал? Нет, ты лапаешь то, что тебе суют, эх ты, человеколюбец.

Когда она вновь забеременела, мы капитулировали. Полагаться на пилюли с ней никак нельзя. Если у нее возникают какие-то душевные проблемы, она забывает глотать пилюли. Филипп воспользовался таким перерывом и проскочил. На аборт мы для верности чуть было не отправились в Амстердам. Главный врач-китаец, первоклассное, солидное заведение, сугубо приватное и специализированное, мы ведь избалованы, но Хильда не захотела, чтобы китаец прервал беременность.

Разъезжаясь, мы обсудили, стоит ли ей опять зарабатывать на жизнь, снимаясь для телевидения.

Она сказала:

— Думаешь, я не знаю, что Кольбе мне предлагает на телевидении? Роль стареющей и богатой владелицы виллы. Состоятельная вдова заманивает к себе в постель молодого проходимца, польстившегося на ее деньги. Я же умею читать сценарии. И, конечно, я на экране умираю. Как раз под стать моему возрасту, сорока годам. Забавно знать, что будешь умирать на экране, а вы с Филиппом будете на это смотреть. Да и все другие знакомые. Дело даже не в смехотворной смерти на экране, указанной в сценарии, я могла бы и отказаться, если б это меня не устраивало. Дело в том, что в сценарии не указано: в решающий момент они предлагают тебе тот род смерти, который к тебе больше всего подходит. С ума можно сойти. Понимаешь, что я имею в виду? Это же зверство, а ты, если хочешь играть, подписываешь контракт.

Первые дни летних школьных каникул, Филипп уложил свои голубые ласты в багажник, мы едем к морю. Я обещал ему Амстердам, обед в китайском ресторанчике. Первый раз после ухода Хильды мы что-то предпринимаем.

Когда мы раньше втроем отправлялись на голландское побережье, то поселялись за дюнами, в Катвейке, Нордвейке, Зандворте, в маленьких белых пансионах в третьем или четвертом ряду. Мы избегали суеты больших отелей, поскольку в маленьких пансионах нам легче было присматривать за Филиппом. В белоснежных многоэтажных коробках он, когда был еще маленьким, легко мог от нас убежать. Я не хотел подвергать его ужасу оказаться однажды среди растерянных полуголых курортников и во весь голос звать родителей.