Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Затем вновь наступала передышка, плечом к плечу мы сидели на садовой скамье, на солнце, как двое в больничных халатах, которым разрешили выходить. Однажды высоко в небе пролетела стайка голубей. Хильда нашла, что они летят строем. Я сказал:

— Гуси, чайки или журавли, те летят строем, а голуби не умеют.

— Да? — протянула она, решив, что тут опять сказалась моя страсть к порядку.

— Да, — подтвердил я, — голуби вообще не умеют летать.

— Да, — сказала она, — не умеют.

Мы вместе рассмеялись.

— Я, — сказал я, — делал бы это лучше.

На это она:

— Если бы умел летать.

— Да, я летал бы куда лучше.

— Ну, как-нибудь в другой раз, — сказала она миролюбиво.

Она взяла в привычку это омерзительное похлопывание кончиками пальцев по плечу, совсем легонько, словно ты набитое чучело и к тебе вообще-то больше нельзя притрагиваться: человек, с которым ты все еще живешь, но рассматриваешь его уже как нечто давно прошедшее. По привычке глядишь еще на него и вдруг осознаешь: исчез живой человек, которого ты знал много лет назад. Осознаешь с нежной грустью. И мстишь оставшемуся в живых, брезгливо похлопывая его по плечу, совсем легонько: ты же, дружок, всего-навсего пытаешься что-то изобразить в постели.

На экране телевизора ей опять представится возможность произносить чужие, а не свои слова. Я редко и лишь мимоходом заглядывал в ее сценарии, целиком предоставляя ей самой разбираться с ролью и репликами. Не исключено, что сейчас это ей поможет — вхождение в роль, заполненные съемками дни, вылеты на натуру, играть, лгать напропалую, вся эта отвлекающая кутерьма, — конечно, поможет, но надолго ли? Однажды, уже после того как расстались, мы встретились в кафе, чисто случайно, и вместе пошли к нашим машинам. Странное это было чувство, смехотворное, мы оба одновременно расхохотались, словно бы прямо на улице стукнули друг друга зонтами по голове, а затем разбежались в разные стороны.

Вначале я снимал для каталогов универсальных магазинов, поставлял фотографии булочникам и мясникам, с даровыми рецептами печенья и жаркого, для рекламных листков, которые раздавались покупателям, — словом, фотографировал все, что касается тела и желудка. Потом я обивал пороги редакций, осведомляясь, не требуется ли им фоторепортер в отдел местной хроники, чтоб снимать несчастные случаи, встречи, культурные и политические события в Дюссельдорфе и пригородах. Они давали мне мелкие поручения, вначале заказывали фотографии животных, «знаменитостей недели», собак, которые спасали из огня уснувших хозяев или вытаскивали из воды тонущих детей. Отважные псы отечественных пород. Доводилось мне делать и снимки цирковых слонов на оберкассельских лугах, слонов, стоящих по колено в Рейне и призванных забавлять читателей.

Самое малое, что я мог сделать для Филиппа, — это взять на себя роль шофера. Что я зарабатываю на жизнь фотографией, в данный момент представлялось мне не более чем занятием, дающим нам с Филиппом возможность путешествовать. Тот, другой, платил. Фотограф набил мне полный бумажник. Последний раз я видел его перед отъездом, в гостиной, — сорокавосьмилетний человек в кресле перед телевизором, если телевизор не включен, он там же читает дневную газету. Я постарался оставить его дома. Самое лучшее — не выказывая презрения, предоставить ему работать, тогда он продержится, будет сидеть на том же месте, когда мы вернемся, тогда он будет подходить к телефону и слушать магнитофонную ленту, какие и от кого поступили ему заказы.

Однажды для поднятия настроения я процитировал отца; мы с Хильдой были приглашены на ужин, после которого все уселись возле домашнего бара, среди гостей оказался и бывший капитан вермахта. Рядом с ним сидела его жена, пятерых детей сделала она фюреру и получила в награду Крест материнства. И все дети выжили. Это она особо подчеркивала, ведь она же осталась одна, он был на фронте, а все-таки сумела прокормить детей, в этот вечер ей хотелось всех убедить в доброте людей и матерей.

Я сказал:

— Но вы тут проводите тонкое различие. Это вам повезло, что вы повстречались с добротой.

Он сидел молча, уставившись в свой стакан, и больше не желал, чтобы его втягивали в войну, пусть даже самую ограниченную, где мог бы вдруг прорваться его былой воинственный пыл, он его покорно запрятал в себе и стыдливо держал руку на ширинке, слушая, как его жена хвастала, что матери выигрывают даже самую проигранную войну. Отставной капитан заметил, что речь шла для меня не о куске хлеба и не о тарелке чечевичной похлебки. Жалость нередко бывает так горька на вкус, намекнул я, что еще трижды подумаешь, прежде чем постучишь кому-нибудь в дверь. Тут он оторвал взгляд от стакана и благодарно посмотрел мне в глаза, словно хотел сказать: откуда это у вас?

Я сказал ему:

— А вы разве тогда не нажимали на спусковой крючок, глядя в глаза другому, когда ваш был верх, а тот, другой, был внизу?

Жена, оберегая мужа, загородила его собой.

— Оставьте его в покое.

Я сказал: