Испытания

Вдруг из-за угла дома, стоящего почти на набережной, вырвался маленький автобус. Здешние машины и так носятся по улицам на полной скорости, а этот вырвался к причалу прямо-таки на сверхбешеной. Из автобусика выскочили водитель, еще несколько человек и все они махали газетами, пытались восклицаниями объяснить что-то.

К «Вацлаву Воровскому» мчалась моторка, догнала теплоход, с которого по борту опустили ажурную лесенку — Крылатова забыла, как она называется на языке моряков. И не знала, как умудрились «Вацлав Воровский» и моторка сравнять свои скорости — они шли сейчас настолько синхронно, что, казалось, стояли рядом.

Пассажиры теплохода дружно ахнули: в моторке был консул Станислав Борисович Мирандов. Он ловко вознесся по трапу — Крылатова вспомнила морское название «лесенки», раскачивающейся, как трапеция в цирке при исполнении опасного трюка, и сунул в чьи-то ожидающие руки пачку газет, и уже снова был в моторке, разворачивающейся к берегу.

В гостиной теплохода его обитатели заинтересованно листали так неожиданно доставленный им утренний выпуск «Полярного Экспресса», не находя абсолютно ничего сенсационного.

— Но ведь должно быть что-то важное! Помните, рабочий с девочкой махал газетой? И пассажиры автобуса явно пытались объяснить нам, что напечатана какая-то сенсация! И, главное, консул счел необходимым догнать нас из-за этих газет!

Не найдя ничего особенного на первых газетных полосах, Крылатова стала внимательно рассматривать последние так, словно пробиралась по лабиринту реклам, драматических и комических объявлений о различных распродажах, аукционах, по лабиринту анонсов о спектаклях, концертах и кинофильмах. Пробиралась и нежданно-негаданно натолкнулась на тот небольшой отрезок «лабиринта» — всего несколько сантиметров, — который, очевидно, привлек внимание местных жителей. На последней странице газеты на нескольких языках было напечатано объявление. Крылатова прочитала вслух: «Во изменение расписания советский теплоход «Вацлав Воровский» уходит сегодня не в семь, а в девять часов утра». Так вот почему люди опоздали проводить теплоход: они поверили ложному объявлению! Все молчали. Наверно, никому не хотелось высказывать предположение, что дружба местных жителей и советских людей могла не понравиться тем, кто не отказался от мысли превратить «калотт» в современную военную каску.

— Нельзя забывать, что мы были в чужой стране. Все эти натовские учения и маневры с имитацией нападения на Советский Союз… — назидательно произнес кто-то.

Чей-то молодой женский голос возразил:

— У всех, с кем у нас были встречи, много общих интересов с нами, несмотря ни на какие натовские маневры!

Глядя на белые гребни волн, то вырастающих, то опадающих за большими окнами гостиной теплохода, Крылатова мысленно уточняла эти общие интересы. Растить детишек, музыкальное воспитание им давать (она вспомнила девочку-дирижера), взаимно учиться строить удобные теплые дома (она снова мысленно оглянулась на гостиную Люнеборгов с красавцем камином и сложенными около него березовыми полешками), возрождать и развивать народное искусство.

И, конечно, главнейшая задача, требующая взаимопонимания и объединенных усилий всех стран, всех народов — сохранение жизни на Земле! А это для Люции Крылатовой четко и определенно означало борьбу против угрозы термоядерной войны и борьбу против, пока менее проявленной, но не менее страшной, угрозы бездумного, цинично преступного отношения людей к природе Земли.

На вечере памяти Антона Рефрежье продавались репродукции работ художника — альбомы, буклеты, иллюстрированные каталоги его выставок.

Люция Александровна купила альбом «Мы строим наше завтра». Сейчас, в гостиной теплохода, она достала его из своей большой сумки и стала листать.

Почти двадцать картин объединены мыслью художника о будущем Земли; эти картины — как бы поэма тревоги, которая захватывает человека, смотрящего на них, задает в упор то один, то другой вопрос.

Мертвая рука сжимает обугленный смычок скрипки, книги и картины охвачены огненным ураганом… Будет ли уничтожено все, что создано творческим вдохновением поколений?

Окаменевшее девичье лицо, огромные — будто ночь стоит в них — темные глаза глядят на птиц, умерщвленных радиацией и падающих в пропасть. Неужели это начало конца?

Женщина почти слилась с цветущим деревом, запрокинула голову к пышной ветке… Наступит ли снова весна?

Образы цветущих и гибнущих деревьев в альбоме Рефрежье заставили Люцию Александровну мысленно упрекнуть себя: на ее совести были… деревья! Вот уже несколько недель, как на ее совести был Красный Бор.

Насыщенный смолистым ароматом величественных сосен, лип, берез, кленов, акаций, Красный Бор почти соприкасался с территорией большого подмосковного завода. Того самого, партийная организация которого охотно приняла к себе на учет ее, бывшую работницу, а теперь известную художницу. В юности Люция Крылатова работала токарем-инструментальщиком именно на этом заводе, в цехе, более похожем в ту пору на кустарную мастерскую.