Исследования по истории платонизма

Я выбрал именно эти три версии диалогической интерпретации Горгия, поскольку, на мой взгляд, их сопоставление неплохо иллюстрирует общую методологическую произвольность результатов диалогического подхода. Все эти три толкования по-разному описывают соотношение между позициями автора и протагониста одного и того же диалога. С точки зрения Купера, сам Платон дистанцируется от позиции Сократа — во всяком случае, в том, что касается моральной психологии — а его собственная точка зрения отчасти предвосхищена Калликлом. Макким полагает, что Платон полностью поддерживает Сократа против его оппонентов, хотя апеллирует при этом не к логике, а к моральному чувству. Ариети заявляет, что Платон отвергает позицию как Сократа, так и Калликла, подталкивая читателя к тому, чтобы он выбрал средний путь между этими крайностями. На мой взгляд, неизбежно возникает вопрос: в состоянии ли диалогический подход предложить какие-либо

общезначимые рациональные критерии, которые позволили бы сделать обоснованный

выбор хотя бы между этими тремя истолкованиями? Если же все, к чему он может апеллировать, — это субъективная интуиция интерпретатора, то в чем, собственно, состоит его преимущество перед традиционным догматизмом? Можно согласиться с тем, что последний в конечном счете также основан на интуитивно вероятном предположении, что Платон вкладывает свои собственные взгляды в уста протагониста, но в силу «анонимности» платоновских текстов у нас нет возможности как-либо верифицировать это предположение и сделать его аподиктически достоверным. Тем не менее, mouthpiece theory во всяком случае предполагает, что между позициями автора и протагониста существует некоторое унифицированное и устойчивое соотношение, тогда как диалогический подход, как мы видим, делает возможными принципиально разные гипотезы о соотношении между этими позициями даже в рамках одного и того же диалога, но одновременно точно так же не способен показать, каким образом их в принципе можно было бы верифицировать. Другими словами, на место одной интуитивно вероятной, но неверифицируемой гипотезы, лежащей в основе догматизма, диалогизм ставит

множество также апеллирующих к интуиции, но столь же неверифицируемых гипотез, число которых потенциально не ограничено ничем, кроме пределов исследовательской фантазии. Мне представляется довольно очевидным, что подход, который позволяет делать меньше неверифицируемых допущений, является методологически предпочтительным. Кроме того, приведенные примеры хорошо иллюстрируют также и мой тезис о том, что объектом диалогической интерпретации по определению являются такие внетекстуальные факторы (авторские намерения и мотивы), которые можно «вычитать» из текста, только если предварительно их туда уже «вчитать». Например, если мы допустим, что логическая некорректность аргументации Сократа в Горгии

действительно представляет собой установленный факт, то ясно, что усматривать в этом факте признак того, что автор дистанцируется от позиции протагониста (версия Купера), или, напротив, хитроумный способ солидаризироваться с этой позицией (версия Маккима), или же, наконец, опосредованное указание на философскую некомпетентность оппонентов протагониста (версия Ариети), мы можем лишь в том случае, если нам заведомо почему-то кажется верным, что Платон исходил из одного из этих мотивов. Уже то, что факт наличия логических изъянов в платоновском тексте гипотетически можно толковать в соответствии с любой из упомянутых версий, означает, что ни одна из них не следует с очевидностью из самого этого факта.