Но вернёмся к «Велесовой книге». О каких событиях и временах повествует она? Разумеется, мы не будем здесь пересказывать «Книгу». Но поговорить о датировке изложенных в ней событий, безусловно, стоит. И надо иметь в виду, что «Велесова книга» — не летопись в строгом смысле этого слова. Как известно, летописи представляют собой погодичное изложение исторических событий. На Западе им соответствовали хроники. Да, в летописи могут включаться какие-то документы (как, например, в «Повесть временных лет» включены Нестором договоры Олега, Игоря и Святослава с греками), в них могут быть какие-то отступления морально-этического, поучительного характера, как бы разрывающие погодичный перечень событий. Но перечень этот остаётся становым хребтом, в летописях он всегда главенствует (отсюда и название, означающее «описание лет»).
Конечно, некоторые из первых зарубежных исследователей «Книги Велеса» называли её летописью (А. А. Куренков, С. Ляшевский). Их примеру следовали некоторые из первых советских исследователей и критиков памятника (достаточно вспомнить совместную статью В. И. Буганова, Л. П. Жуковской и Б. А. Рыбакова под названием «Мнимая “Древнейшая летопись”»). Однако примечательно, что самый первый изучавший «Велесову книгу» человек, Ю. П. Миролюбов, никогда не называл её этим термином.
Но каков же характер «Книги Велеса»? Как определить её жанр? О. В. Скурлатова считает, что памятник — «это не летопись, не хроника в нашем понимании, а сборник языческих проповедей, которые читались народу, очевидно, во время богослужений. Их слушали и запоминали наизусть, ибо почитание предков было частью религиозного культа. Деяния предков, то есть история, становились, таким образом, всеобщим, всенародным достоянием, традицией, передававшейся из поколения в поколение. В разные эпохи к старым дощечкам прибавлялись новые, освещавшие либо старые времена, но в новом аспекте, либо говорившие о новых временах, но в сравнении со старыми. Отсюда многочисленные повторения исторического содержания, перемешанные с призывами к чести, храбрости, взываниями к небу о ниспослании благ и т. д. Таким образом, религия, история и быт сливались в одно неразрывное целое. Характер «Велесовой книги» становится понятным:
Близок к О. В. Скурлатовой в определении характера памятника Н. В. Слатин. Правда, сборником религиозных поучений он всё-таки «Велесову книгу» не именует. Процитируем этого учёного: «Это — сборник, составленный из текстов, написанных в самое разное время и разными людьми, возможно, отстоящими друг от друга на тысячи и десятки тысяч километров и сотни и тысячи лет. Это — не сборник гимнов и жертвенных и заклинательных формул, как Веды или Авеста; это — не жития каких-либо святых или героев; это — не хроника или летопись. В этом сборнике есть почти всё это, но понемногу. Это не княжеская книга (как «Слово о полку Игореве»), а книга для народа.
Тексты производят впечатление, употребляя современные термины, рефератов или конспектов, по которым их читающий — волхв ли или кто-то другой, но по-настоящему грамотный человек, хорошо знающий предание, легенды, свою веру, — мог, прочитав одну-две фразы, далее импровизировать, по ходу дела поясняя и приводя уже и свои, может быть, более знакомые окружающим его соплеменникам примеры, воочию показывающие реальную жизненную важность почитания Богов, взаимоподдержки, патриотизма…» (II, 52; 134).
Соглашаясь с только что процитированными источниками, от себя добавим, что последний из писавших «Книгу» авторов (Ягила Ган, по А. И. Асову) создавал явно агитационное произведение, звавшее русичей к борьбе с находниками-варягами.