представляет собой всего лишь один из гласных звуков среднего ряда, произносимый как нечто среднее между «а» и «э» (II, 52; 147). И разными носителями языка он произносился по-разному. Ведь до сих пор, хотя в стандартном русском этого звука нет, в ряде диалектов он присутствует. И это сейчас, когда язык усредняется, стандартизуется, чему способствует образовательная система, радио, кино, телевидение. В прошлом же ситуация была совершенно иной. Поэтому нет ничего невероятного, делает вывод Н. В. Слатин, что этот звук мог появиться в позициях, с точки зрения современной славистики, «этимологически необоснованных» (II, 52; 147). То есть могла появиться там, где её, кажется, не должно быть, и обозначающая этот звук буква «».
Вот вам и смешение «» с «е». Представляется, здесь мы имеем дело с ранним смешением этих букв, ещё до упорядочения применения буквы «».
В XIII же веке этот процесс всего лишь повторился. Что касается замечаний Л. Д. Жуковской и О. В. Творогова о переходе «ять» в «я» (как в польском, отмечает О. В. Творогов), то Н. В. Слатин резонно указывает, что это никоим образом нельзя считать механическим перенесением в текст польского произношения (разумеется, фальсификаторами). Дело в том, что подобное же написание через «я» на месте бывшего «» характерно и для болгарского языка (в «Книге Велеса», например, «ляты», «вятром»; в болгарском — «лято», «вятър») (II, 52; 147). Другими словами, тут имеет место языковое явление, общее для языка «Велесовой книги», болгарского и польского языков. И то, что «академический древнерусский» такого явления не знает, ещё не означает, что в IX веке в реальном древнерусском языке его не существовало.
«Украинизмами» именуют противники «Велесовой книги» зарегистрированные в ней формы с написанием «I» на месте «» («бида», «писне», «вира», «дiда» и др.). Действительно, именно в украинском «ять» перешло в «i». Но поскольку формирование украинского языка началось только в XIII — XIV веках, то делается вывод о том, что перед нами дополнительный аргумент в пользу фальсификации памятника (II, 28; 225). Но вот в новгородских берестяных грамотах встречаем «диду» вместо «дду» или «деду», «ним» вместо «нм» или «нем» (в смысле «немой»), «сином» вместо «сномъ» или «сеномъ» и много других форм с написанием через «и» (II, 52; 148). Что это? Тоже украинизмы? Помилуйте. Это как раз проявление неизвестных «академическому древнерусскому» языковых явлений в реальном древнерусском.
Новгородским берестам «известно» и немало «грамматических ошибок». Например, употребление «неправильных» окончаний в словах. Так, в берестяном тексте XIV века читаем «есемо» вместо ожидаемого по правилам «есмь» («о» в конце вместо «ь»); в другой грамоте — «било» (в смысле «белка») вместо «бела» или «била» (в существительном женского рода употреблено «ненормальное» окончание
Совсем нечужды языкам потомков носителей древнерусского языка оказываются многие черты языка «Велесовой книги». Так, в речи полесских и волынских украинцев, как современной, так и средневековой, обнаружено много ему параллелей: то же самое сохранение «», выпадение гласных после «р» и «л» («зрно», «крст» вместо «зерно» и «крест»), произношение «го», «му» вместо «его», «ему», «ду» вместо» «до», окончание —
К этому надо прибавить, что многие «неправильности» языка «Велесовой книги» находят аналогии и объяснения в славянских языках других групп, т. е. западно— и южнославянских. Не являясь филологами, мы отсылаем подробно интересующихся этим вопросом к великолепной работе Н. В. Слатина «Влескнига, русский язык и русская история». И речь здесь идёт не о механическом перенесении в тексты памятника гораздо более поздних особенностей других славянских языков неумелыми фальсификаторами, как пытаются трактовать эти факты противники «Велесовой книги». Нет. Всё это говорит об определённых диалектных особенностях языка дощечек, особенностях, общих для этого языка и целого ряда других славянских языков.