Исторические записки. Т. IX. Жизнеописания

Около сто третьего года до Рождества Христова императором У-ди призван Сыма Цянь ко двору; дан ему был чин тайшилина, сиречь [619]

верховного государственного летописца[1704]. С того самого времени начал прилежать к удовлетворению соотечественников своих в ожидаемом от него, которые более уже целого столетия ожидали, дабы возродилась Китайская История. Обстоятельства поспешествовали; учёные мужи доставляли его потребными запасами. Император властною своею рукою снабжал его всеми нужными записками и памятниками из государственных архивов; словом, получил он поддержку всяческую, елико пожелать мог, да и пользовался тем десять лет беспрерывно.

Не замедлился бы со всяким правдоподобием удовольствовать ожидание всеобщее, если бы бедственное приключение, от коего едва не погиб, не препятствовало ему.

Шла тогда война с татарами-сюнну. Один из полководцев империи, по имени Ли Лин, после поражения своего предался неприятелям с воинством, под властию его бывшим. У-ди поразило сие; он решил истребить всё семейство изменника. Науки и путешествия не могли учинить Сыма Цяня человеком придворным. Он один из вельможей дерзает ходатайствовать за Ли Лина; дерзает оправдывать его поведение; дерзает просить пощады за вину, которая могла быть извиняема. Становится сам преступником, навлекает на себя гнев самодержца за невоздержанные выражения в письменном прошении в защиту Ли Лина.

«Ли Лин, — говорит, — славился доныне по сущей справедливости всеми добродетелями общежительными, всеми превосходными качествами военачальника. Всегда находили его послушным сыном против родителей своих, мирным в семействе, достохвальным гражданином; был он мандарин

(руководитель) из лучших во всяких когда-либо возложенных на него должностях; храбрый ратник, военачальник неустрашимый, полководец изящный пред неприятелем и посреди воинского стана. Удостой его, Государь, выслушать могущих всё оное тебе засвидетельствовать. Донесут они тебе, если страх прогневания тебя не заставит отступить от истины, что Ли Лин всегда далёк был не покорствовать отцу своему, друзьям своим; завсегда упреждал их желания. Донесут тебе, что кротостью нрава, вежливостью в обхождении завсегда учинял сообщение с ним приятным. Донесут тебе, что никогда не являлся он нарушителем законов и коренных обычаев наших, что был всегда внимателен, точен, справедлив, благотворителен. Донесут тебе, наконец, что многия раны, коими покрывается тело его, что самые высокие воинские степени, на которые в прошлом угодно тебе было возвести его, суть доказательства неопровергаемые нещажения его самого себя, если наставала когда-либо нужда противу врагов твоих, да и одерживал завсегда верх над ними. [620]

Ныне, говорят, привергался он к татарам, преклонил воинство, служившее под ним, последовать примеру своему. Обмысли, Государь, в каких обстоятельствах поступил он так, и обнаружишь, что инако поступить было ему не можно. Сражался он с неприятелями, опрокинул их и принудил отступить, гнался за ними далеко внутрь их отчизны, дондеже не истощились у него все запасы, не осталось стрел: тогда-то уже оставил их в покое.

Возвращался уже дать тебе отчёт в превозможении своём над ними, но вероломный предатель уведомляет татар-сюнну о стеснённом его состоянии. Сии ободряются, собирают уже рассеявшиеся войска свои, отряжают конницу заградить ему путь к тебе. С мечами в руках Ли Лин и его соратники ещё продолжают защищаться. Напоследок подавленный многочисленностью противников, лишася надежды о помощи, сдаётся; то ли именуешь ты трусостью, изменой, преступлением? Не паче ли сие есть поступок благоразумный, сберегающий империи великого полководца и множество храбрых ратников? Ли Лин и его подчинённые суть военнопленники; пошли, Государь, к татарам, повели договариваться о размене или выкупить их. Явишь тогда милость, достойную похвал потомства. Напротив, карая семейство, не соучаствовавшее во мнимом преступлении, соделаешь неправосудие, вопиющее на Небо, каковым порицать себя подданных твоих никогда не должен ты заставить».

Прогневался У-ди, признал Сыма Цяня сообщником защищаемого им и осудил его на смерть.

Исполнилось бы то всеконечно, но все без исключения первейшие особы в государстве подступили ко императору, представляли ему, что Сыма Цянь — человек, нужный отечеству, если же его не будет, то История на долгое время покроется мраком, посреди коего уже истина её воссияивать начинала. Просьбами, убеждениями наконец смягчают государя. Дарует ему жизнь, но повелевает учинить его навсегда бесчадным[1705]. Сверх того, когда исцелится, был бы заслан на место уединённое, никто бы там с ним не дерзал видеться и которое бы ему никогда не оставлять; потребные же материалы к продолжению трудов его были бы ему доставляемы.