«Умираю довольным, о сын мой, ибо вижу тебя таким, каким желал. Предки твои, начиная с династии Чжоу, даже до меня усердствовали Судилищу Историческому. Выполнили должное по званиям своим при оном с искренностью, верностью и бескорыстием. Надеюсь, что императору угодно будет почтить тем же самым званием и тебя: будь подражателем добродетелей их. Превзойди их и меня. Подлая лесть, рабий страх да не вовлекут тебя в преступления должности. Люби государя, служи ему, не щадя сил твоих; но да не исходит ложь из твоих уст.
В прародительском доме нашем обрёл я немалое число изящных запасов исторических, привёл их в порядок, к тому ещё приобщил несколько вновь, которые предоставляю тебе подобно же расположить. Всё сие оставляю тебе; прошу, не исключай ничего: ничто не достойно отвержения. Остаётся тебе только приобщать к тому новые запасы. О сын мой! Старайся всегда удерживать славу праотцев твоих; всеобщее почтение есть наследство, оставляемое ими тебе. Я наследовал оным по отцу моему; восприми то же от руки моей и да не расточится тобою.
История Чжоу до Ю-вана (между тысяча сто двадцать вторым и семьсот восемьдесят первым годом до Христова Рождества) покажет тебе превосходные образцы всякого рода добродетелей; пользуйся оными по всей твоей возможности. Начиная с Ю-вана по воцарение Хань (то есть по двести шестой год до Христа) найдеши чистое учение нечувствительно ослабевающим: музыка, общенародные обряды; нравы, почти уже совсем инакие под государями слабыми, малодушными, порочными и лютыми. Увидиши империю, полную замешательств, становящуюся в добычу мелким мучителям; добродетель гониму, злодейство победительным. Какая ужасная картина! Описывай всё то со всевозможною ясностию, не прикрашивай гнусности каждого происшествия, каждого случая, деяния; словом, вещай достохвальное и достохульное равно, только бы единая истина водила пером твоим. Не мысли отличаться слогом, но [617]
старайся не отступать отКак последовало явление
Под владычествующим ныне поколением государей наших всё приходит в порядок. Возымели мы императоров, науками просвещённых, искусных писателей, преславных государственных деловцев, великих полководцев. Легко тебе будет вносить деяния их в Историю. Что будет происходить в последующее время пред твоими глазами, изображай в наготе истины, готовой на всякие опыты. Лесть да бежит от тебя далеко; страсть да не ослепляет тебя. Не верь сердцу твоему, обуздывай оного порывы, пиши о происшествиях настоящих, яко о происшествиях самой далёкой древности. Вот, сын мой, что я тебе сказать могу и должен. Употреби в пользу твою; сего единого знака сыновней любви взыскую».
Сыма Цянь повергается ниц на землю, бьёт челом и произносит сии слова, пресекаемые рыданием: «Наималейшие признаки изволения твоего, отче мой! завсегда были законами моими, как же посмею не исполнять наставления твои во всей оных целости? Последние твои словеса пронзили сердце моё, уже запечатлелись навечно в памяти моей. Да услаждается душа твоя! Имеешь сына, благоговеющего к тебе, послушествующего тебе во всём... До последнего издыхания соблюду твои заповеди».
Подробность сию из жития Сыма Цяня имеем описанную собственною его рукою: вношу, ничего не убавляя; ибо может дать нам понятие, в каком состоянии была тогда история Китая, а к тому же и научает узнавать достоинство и способности учёного сего мужа.
По смерти отеческой проводил он три года, сетуя по нём и воздавая должные надгробные почести. Чрез всё сие время не вступал он ни в какое общественное служение, не выходил из дома, отрёкся вовсе от забав всякого рода. Единственным упражнением его было порядочное расположение на письме путешествий своих, относительно к областям Циской и Луской, почерпая всё надлежащее до того из истории и книг. Упражнялся же в сочинениях нравоучительных, о музыке и обрядах областей Циской и Луской, равно как и царств Лян, Хань и Чу.