Истории мертвой земли

Выбор, в котором она, Океана, продала свободу за долю в наследстве. Но… смерть смеется над героями, а наиболее громогласен и уничижителен ее хохот в тот момент, когда она потешается над глупцами.

Океана поежилась, вспомнив кровавое пятно на полу, и как болело внизу живота – там, где погиб ее ребенок. Запах, впитавшийся в обои, в стены, в фундамент дома; впитавшийся в самое душу… И слова Альберта, когда он стоял над ней, рыдающей и корчащейся, распростертой на холодном линолеуме, и с нескрываемым презрением смотрел на размазанную кровь. «Ты отвратительна», – такой была его реакция.

Ребенок умер. Перепачканные шелковые трусики и маслянистые пятна – все, что осталось. А еще слова мужа, червем засевшие в памяти и невыносимо жгущие, жгущие…

Жгущие хотя бы потому, что являлись правдой.

– Мама, не плачь, – попросил мальчик, устремив на Океану черные дыры глазниц.

– Я не твоя мама, милый, – выдохнула Океана, не оборачиваясь. – Найди себе другую маму. А я не гожусь на эту роль.

– Годишься!

За окном пронзительно завыл ветер, в сером небе зажглись первые звезды.

– Не-а. – Повернувшись, она безрадостно улыбнулась ребенку. – Я отвратительна. Так считает твой отец. И, сдается мне, этот педрила прав. Но не потому, что я сделала, нет – он заслужил это! Ты – нет, а он – да. Отвратительна я из-за того, чего не сделала. Нужно было послать его далеко и надолго, а я отдала душу за пустоту, которая теперь меня окружает. Ты – моя плата за эти… это… этот чертов дым! – Она подняла тлеющую сигарету и продемонстрировала ее мальчику. Тот ничего не ответил. – Потому и курю так много, надо же насладиться тем единственным, что осталось.

– О чем это ты? – спросил вновь появившийся в комнате Альберт.

– О птичках и пчелках.

Нахмурившись, Альберт уставился на сигарету в руке Океаны, но от комментариев воздержался. Нервно глянув на часы, он напомнил о кофе, и тон его был, скорее, просительным, нежели властным.

– Конечно, любимый, – охотно согласилась Океана и поспешила на кухню.

В то время пока Альберт красовался перед зеркалом, она тайком подсыпала ему в кружку слабительное.

– То-то будет потеха, – мурлыкала Океана, представляя всю неловкость ситуации, когда муж окажется в одном помещении со своим новоиспеченным любовником и внезапно разыгравшейся диареей. Содом, утопающий в дерьме, – что может быть более поучительным? Какая ирония, двусмысленность, символизм!

– Как я выгляжу?

Океана скользнула по Альберту наплевательским взглядом, поставила кружку на стол.

– Слушай, а не все ли равно? Задницы-то у всех одинаковые.

– Ошибаешься, – с деланым равнодушием произнес Альберт. Глотнув кофе, он искоса посмотрел на супругу. – Этот вопрос, если что, непосредственно связан с эстетичностью, личностными предпочтениями и сексуальным воспитанием конкретного индивида. А еще – с его представлениями о красоте. Сама посуди: все мы фактически одинаковые. Две руки, две ноги, стремящаяся к совершенству симметрия. Встречаются, конечно, кривые и убогие, но речь сейчас не о них. Если взять в качестве примера двух среднестатистических, но схожих по конституции мужчин, то все равно разница чересчур велика. Мы похожи лишь внешне, а на деле…

– Ой, профессор, избавь меня от своей лекции, – отмахнулась Океана, внимательно наблюдая за кружкой в руке мужа. – Слушать от гомика философствования о красоте – это уж слишком!

– При чем здесь это? Ты, как женщина, скажи: разве в плане полового сношения все мужики идентичны?

– Э-эм… – Океана задумалась, припоминая, когда же в последний раз у нее был секс. – Ну, в принципе, да.

– Чушь какая! – Альберт даже передернул плечами от возмущения. – Не удивлюсь, если для тебя и тебе подобных занятие любовью и правда является лишь механическим действом, жалкой случкой, после которой вы сломя голову бежите дальше. Для меня же это акт, построенный в первую очередь на духовном восприятии партнера. Это не банальное потворство инстинктам, но связь! Определенное, так сказать, эмоциональное единение, даже сплоченность. И именно в таком совершенстве – гармонии телесного и ментального! – я обнаруживаю высшее удовлетворение, в том числе и эстетическое. Потому, судить нас по жопам так же глупо, как судить вас по вагинам.

Вернув пустую кружку на стол, он вынул из кармана шелковый платочек и деликатно, даже по-своему жеманно коснулся им губ.

– Ну-ну, – улыбнулась Океана. – Все равно, признай, что ты больше бисексуален.

Это всегда его злило.

– Не признаю, – отозвался Альберт. – Та ночь с тобой служила лишь одной цели, с которой ты, увы, не справилась.

А это всегда задевало ее.

– Утром вернусь, – предупредил он. – Не забудь подготовить все на завтра.

– Бумаги туалетной захвати! – крикнула она ему вслед. – Вдруг понадобится!