Истории мертвой земли

– С чего бы вдруг? Тебя что – смущают естественные потребности организма? Как там народ в интернете стебется: девушки в туалет не ходят, да? А у нас, выясняется, геи не писают и не какают. Неужто стесняются?

– Хватит!

Снег на обочинах грязный, такого же цвета, как кожа высушенного на солнце трупа. Наверное… Полоса же леса, постепенно становящегося все гуще и гуще, наоборот, пугает. Там нет мертвецов, пускай и вырос этот лес на крови миллиардов живых существ. Быть может, люди в этой чаще и вовсе бесследно пропадают. Уходят в прекрасные дали по дороге из красного камня – туда, у чего нет названия. Дайте мне особые туфельки, и я тоже отправлюсь искать волшебника из страны ОЗ. Либо же выпью чаю с безумцами из Страны Чудес. А может, чего и покрепче выпью…

Снег прекратился, но через минуту повалит вновь. Пусть он всю землю укутает. Как это красиво, когда снег падает на незрячие глаза каждого отдельно взятого человека и человечества в целом, когда тает, превращаясь в слезы очищения и… раскаяния. Отчаяние? Что это? Ничего нет, и никогда не было. Есть лишь эта серая дорога, это серое небо, этот серый снег, снег, снег… И впереди тысячи таких же серых ночей, что предстоит шагать по этой нескончаемой дороге из ниоткуда в никуда, не разбирая, где небо, а где земля.

– Насколько помню, нигде поблизости нет закусочных. Может, потерпишь?

– Мы недавно макдак проехали.

– И что?

– Я не могу терпеть, тормозни уже где-нибудь!

Его лицо угрюмое, сосредоточенное, а в глазах пульсирует мысль – как же ему не хочется останавливаться и ждать свою отвратительную жену, пока та справит отвратительную нужду за каким-нибудь отвратительным корявым деревцом. Его глаза, в которых нельзя утонуть, в которые, даже встав на колени, нельзя окунуться. Глаза – не океанская бездна, но подсыхающая лужа московской повседневности. В принципе, против истины не попрешь: Альберт очень красивый мужчина. Череп правильной формы, достойный лежать на столе философа-алхимика; волевой подбородок отважного воина времен последних Крестовых походов; тонкий нос поэта-флорентийца эпохи раннего Ренессанса, и красиво очерченные глаза. О, гляделки эти хоть и не поражают своей мудростью и глубиной, но вполне могли бы стать украшением каменного бюста – этакая слепая искусственность, призванная запечатлеть идею абсолютизированной красоты, но не душу. Линии же бровей неестественно аккуратны, как-то по-женски закруглены… – интересно, Альберт чаще предпочитает быть пассивом или активом? А вот кудрявые волосы растрепались, привнося своеобразную вольность и развязность в картину его внешности. Но так он выглядит даже соблазнительней… Кожа смуглая, как у грека, а на шее сияет небольшая ранка, оставшаяся после бритья. Губы сжаты в полоску, что говорит о внутреннем напряжении, да и кадык неустанно ходит вверх-вниз. Мужчина – эталон! – какими их преподносят нам, женщинам, многочисленные глянцевые журналы, клипы, фильмы, весь этот гноящийся нарыв масс-медиа. Ирония лишь в том, что к мужчинам это недоразумение… этот генетический мусор… Альберт не имеет ровным счетом никакого отношения. Всего лишь надменный мыльный пузырь, предпочитающий возлюбить брата своего на ложе Марса, нежели удовлетвориться лоном женщины. Венера в недоумении: что творится с этим миром?

– Притормозить?

– Альберт, пожалуйста!

Навстречу несется грузовик, и по другую сторону лобового стекла, в бархатистом уютном мраке виднеется очередная человеческая клякса. Но вполне уверена, что если эта многотонная бандура остановится и водитель вылезет из кабины, то окажется вполне себе типичным дальнобойщиком: усатым, с брюшком, многодневной щетиной и проницательными, захмелевшими от чрезмерного употребления пива глазами. А руки у него крепкие, мозолистые, покрытые густыми черными волосами. Наверное, у отца тоже были такие руки… или стали… Папа, где ты теперь? Нашел ли убежище в том краю света, куда отправился много лет назад? Или же сгинул в бездонных глубинах океана?

Как там у Шекспира?

Отец твой спит на дне морском,

Он тиною затянут,

И станет плоть его песком,

Кораллом кости станут.

Он не исчезнет, будет он

Лишь в дивной форме воплощен.

Чу! Слышен похоронный звон!

– Дин-дон, дин-дон… Нет!

– Что такое?

– Так ты остановишься?

– Ладно, ладно. Сейчас, погоди минутку…

Как же это трудно – идти по снегу, при каждом новом шаге проваливаясь в яму. Невольно складывается впечатление, будто снизу и вовсе нет дна. Чавкающая пустота, настоящий Тартар. И если обернуться, то можно встретиться с нетерпеливым взглядом Альберта. Правда, стоит присмотреться, как по ту сторону его вечного недовольства вполне вероятно обнаружится и тщательно скрываемое смущение. Мой милый и глупый муженек, так может, все твои рассуждения о красоте и духовном единении, об однополой любви и прочем… – может, это всего-навсего гипертрофированный комплекс неполноценности? Что с тобой сделали? Почему ты стал таким?..