Истории мертвой земли

С его уходом квартиру вновь заволокло тишиной. Липкий страх осел на стенах, а мир враз сделался блеклым и плоским, как пожелтевшая от времени фотография. Распахнув окно и поежившись от нахлынувшего холода, Океана достала из кармана измятую пачку, выудила последнюю сигарету и закурила. Сквозь гул неспящего города она различила, как где-то внизу пикнула автомобильная сигнализация, хлопнула дверь, взревел двигатель. Альберт умчался в голозадый московский рай, насвистывая что-то себе под нос и мечтая о заветных мамочкиных капиталах, ее «скоропостижной кончине» (старуха так же упорно не желала отправляться на тот свет, как и слышать о том, что ее обожаемый сынок гей) и каком-нибудь смазливом юнце, что преданно ждал его на другом конце этого отнюдь не импровизированного Пандемониума. Кругом один только снег, снег, снег… А столичная ребятня таки нашла себе развлечение: скотчем они лепили шутихи к трясущейся от страха дворняге и со смехом наблюдали, как те взрываются, оставляя на тощих собачьих боках багровые ожоги.

– Я бы мог веселиться с ними, мама.

Океана повернула голову и равнодушно поглядела на призрачный силуэт во мраке коридора.

На мир надвигались сумерки, небо темнело, а ветер усиливался. Этажом выше кто-то громко смеялся, и смех этот, не встречая должной преграды в лице стен панельного дома, сочился из квартиры в квартиру, из комнаты в комнату, от уха к уху, тем самым порождая все новые и новые ассоциации.

– Хочешь, спою тебе песенку? – спросила Океана, почему-то думая о своем отце, которого никогда не знала.

– Хочу.

Океана взглянула в черные глазницы-провалы и поспешно отвернулась.

– Some of them want to use you, – хрипло запела она, – some of them want to get used by you. Some of them want to abuse you, some of them want to be abused…

Не оборачиваясь, она протянула руку и коснулась шелковистых волос ребенка.

2.

Бесконечная полоса серого асфальта

Мысли на скоростном шоссе, как покинутая паутина на сильном ветру, – рвутся, мечутся, исчезают… Снег валит и валит, засыпает все вокруг, вихрится. И линия горизонта, словно затерявшись во времени, больше не делит этот мир пополам. Голые стволы по бокам рождают смутное чувство тревоги, а под мерное урчание двигателя в теле метастазами разрастается сладкая дрема. Вот в окне промелькнула иномарка с включенными фарами и куском застывшего теста на месте водителя. Вот от Альберта повеяло нетерпением и злостью, а также гелем для душа. Вот чертова пахучая елочка болтается под зеркальцем, остро ощущая на себе всю неровность этой дороги в никуда, по которой сам Дэвид Линч испугался бы ехать… Дин-дон, вверх-вниз, – и так до бесконечности.

Хочется писать.

– Милый, мне бы в туалет.

– Ага.

Руки его побелели от напряжения, а стрелка на спидометре неумолимо ползет к цифре «120». Бесполезный мобильник оттягивает карман джинсов, а волосы норовят залезть в глаза. Ни одного входящего и исходящего звонка за последние полтора месяца. Музыки бы… Шампанского бы… Любви бы тоже не помешало. А в небесном олове увязло НЛО, но его никто не видит. Никто не обращает внимания. Просто, веками вглядываясь в постоянно меняющуюся и ускользающую дорогу, мы забыли о том, что вверху над нашими головами тоже что-то есть. Макдоналдс же сияет фальшивыми огнями несварения и кишечных газов, напоминая о той давнишней боли и совершенном грехе, о вине на душе и липкой зловонной крови на линолеуме. Экзистенциализм в чистом виде: пальцами водила по маслянистой поверхности, рисовала причудливые фигуры и писала запретное имя; пробовала кровь на вкус. «У меня был выкидыш». Отвращение Альберта слишком велико. Но персонифицировано ли оно? Или же это лишь его отношение ко всем женщинам в целом? Как знать…

Мальчик зовет «мамой».

– Да не мама я тебе!

– Ты чего орешь?

– В туалет хочу.

– Ага…

Хорошо, что ребенок с выцарапанными глазами остался дома, – пусть там и сидит, постепенно становясь частью квартирной пустоты. Может, этот особняк – эта закрытая база отдыха – привнесет некоторое развлечение? Там будут другие мужчины… Хотелось бы. Вспомнить – каково же это: нравиться. Упиваться флиртом так же, как выдержанным армянским коньяком. Секс. Подавляющая часть природных удовольствий, сумевшая уместиться на головке полового члена, либо же на «вишенке» клитора. Забавно, что причины многих человеческих бед гнездятся там же. Муж не против интрижек. Свободная жизнь. Хм… Никогда не думала, что свобода станет такой, словно бы ее вывернули наизнанку. Как хорька. «Трахайся с кем хочешь, главное – ничего не подцепи». Ну-у, хотя бы воздержался от просьб не отбивать у него мужиков, а то было бы очень странно. С другой стороны…

– Еще не вечер, верно?

– Чего ты там бормочешь?

– Да я это… помочиться бы мне.

Как сверкнули его глаза! Восхитительно! Любитель упругих мужских задниц приходит в замешательство при упоминании такой ерунды.

– Слушай, избавь меня от подробностей.