Истории мертвой земли

До чего неудобны эти джинсы! Дурацкую пуговицу не расстегнуть, а терпеть уже нет сил!.. Наконец-то! Какое же это облегчение! Вот он – дар богов и дань Пирамиде Маслоу: всего-то и требуется, что иметь возможность вовремя сходить в туалет.

Приеду, обязательно переоденусь в какое-нибудь платье…

– Ух!

Этот шуршащий звук бьющей под напором струи, блаженная пульсация во всем теле, холод, оставляющий иней на ресницах, – все действует усыпляюще. В этом месте снег гораздо чище, чем в прокоптившемся городе, и его без отвращения можно брать в руки, чувствовать, как он обжигает кожу, постепенно превращаясь в капли воды. Можно даже попробовать его на вкус. Белизна снега – словно фата невесты, архаичный символ ее непорочности. Что ж, наш мир давно уже перестал быть девственным. Ныне он напоминает покрытую гнойными струпьями шлюху, готовую отдаться за бутылку дрянной браги.

И если убрать яркую обложку обстоятельств, то разве сама я не похожа на такую вот шлюху?

Странное ощущение, будто кто-то наблюдает из чащи. Превратившимися в лед глазами смотрит прямо на меня и на пар от мочи, идущий у меня из-под ног.

– Кто ты?

Молчание.

– Ну? Говори уже!

Опять ничего, только Альберт яростно сигналит.

– Я жду.

– Пограничник.

Снегопад словно бы усилился, и отчего-то стало трудно дышать. Да-а, ничего не скажешь: хороший день этот педик выбрал, чтобы разыгрывать семейную идиллию.

– Разве я на границе?

– Ты слышишь музыку?

И правда, я слышу ее: то ли джаз, то ли блюз – не сильна в жанрах – эхом доносится из недр леса. А я так давно не танцевала…

– Что это значит?

– Цена должна быть уплачена, – сообщает Пограничник, – тогда я тебя пропущу.

Снова сигналит Альберт, и перед глазами отчетливо встает картина, как он яростно колотит ладонями по рулю, злобно вглядываясь в снежные вихри. Мгновение он учащенно дышит, пытаясь вернуть утраченное самообладание, но… вновь срывается. Возможно, все это будет стоить мне очередной пощечины – этого раздражающего бабьего шлепка, после которого самой хочется превратиться в накаченного верзилу и двинуть ему в ответ могучей рукой дальнобойщика. Так двинуть, чтобы его высокомерие брызнуло в разные стороны горячими маслянистыми каплями, чтобы он выплевал осколки своего отвращения в ладонь, чтобы… Хочется самой стать мужиком хотя бы ради такой дури, как показать ему, что значит удар мужика!

Больно. На ладонях кровавые полумесяцы от ногтей; одна капля на снегу, медленно растворяется в пелене забвения. Но… как оживился этот лес, вкусив свежей крови. Музыка нарастает, усиливается, сливаясь с биением сердца. Невыносимая тяжесть бытия.

– Эй, Пограничник, не пригласишь даму потанцевать?

Проклятые джинсы: сначала их не снимешь, а потом хрен натянешь обратно!

Главное: улыбаться – это взбесит Альберта еще сильнее. Пощечина? Да пускай! Боль отрезвляет.

– Чего так долго?

– Неужто соскучился?

– Размечталась.

Приятно видеть, как бесконечную полосу серого асфальта заметает снегом.

3.

Обитель сновидений

Жизнь избегала этого места, и солнечные лучи как будто бы сторонились некогда рыжеватых, а ныне посеревших от времени и непогоды стен. Высоченные, взлохмаченные метелью ели неприступной стеной окружали обитель со всех сторон, а запущенный парк с развалинами беседок и полузасыпанными фонтанами – этакая проплешина, расположенная позади дома, – постепенно углублялся в дремучий лес, полностью с ним сливаясь. Меланхолия взирала на незваных гостей ослепшими фасадными окнами, а эхо былых лет истлевало, зацепившись за проржавевший шпиль.

Бормотание двигателя рвало застоявшуюся тишину, и старый дом, казалось, недовольно вздыхал. Его сон потревожили, но витавшее в воздухе предчувствие скорой развязки намекало, что пройдет всего ничего, и все воротится на круги своя.

– Мрачно-то как. – Океана приникла к оконному стеклу и внимательно разглядывала открывшийся вид. – Наверное, хозяин в затруднительном положении.

– Это почему же?

– Вряд ли кому захочется ехать на отдых в… это!

– Ну-у… каждому свое, – сказал Альберт, высматривая место для стоянки. – Ты ведь даже внутри не была, а там вроде как очень мило. Сохранен дух старины, настоящая классика, все дела. Знаешь, почти полвека эта усадьба стояла заброшенной. Она гнила тут из года в год, пока…