Истории мертвой земли

– Не устраивай сцен на глазах у публики, ладно? Помни, мы должны изображать семейную пару.

Океана лишь покачала головой.

– Правда думаешь, что в это кто-то поверит? Бог мой, Альберт, лапочка, степень доктора психологии не научила тебя разбираться в людях? Какая жалость! Прям откровение новоиспеченного Фауста. Как там?.. Ах, да! «Я богословьем овладел, над философией корпел, юриспруденцию долбил и медицину изучил. Однако я при этом всем, был и остался дураком!» Господи, да вся Москва уже в курсе о твоем пристрастии к мужским анусам! – Она внимательно посмотрела на мужа. – Мне вот что интересно: этот твой Миша, хоть и женатый, с ребенком, но… у вас что-нибудь было?

Альберт замахнулся, но вовремя спохватился, заметив, как отворилась парадная дверь, и на террасу вышел хозяин усадьбы. Вновь зашелестел по лобовому стеклу снег, взвыл ветер, и окна второго этажа в одночасье опустели. Никаких больше очертаний, никаких лиц, никаких привидений. Лишь обрывок третьей песни из «Ада» Данте призрачным шепотом увяз в напряженном молчании, разделявшем свирепый взгляд Альберта и полные смешинок глаза Океаны:

Воздвигнутое раньше мирозданья.

Бесстрашно я гляжу столетьям вслед.

Ни гнева нет во мне, ни состраданья.

За мной ни для кого надежды нет!

– Ну что же ты? – фыркнула Океана. – Давай, ударь меня еще разок. О да, мой мачо, отшлепай свою негодную девочку! Разве вы, педики, в своих любовных игрищах так друг к дружке не обращаетесь, а?

Она от души расхохоталась.

– Просто заткнись, – прошипел Альберт.

Снег захрустел у него под ногами, когда он, натянуто улыбаясь, двинулся навстречу хозяину усадьбы. Дом же взирал на Альберта – этого жалкого человечка! – с явным пренебрежением, заинтересованный больше в женщине, которая осталась в машине. Сам же Альберт, поднимаясь по расчищенной широкой лестнице и растерянно вглядываясь в хмурое, пусть и испещренное морщинами, но при этом лишенное и намека на возраст лицо хозяина усадьбы (и как только этот тип ухитрился заполучить в собственность такую махину?), невольно ощутил, насколько угнетает его весь здешний вид вкупе с осознанием того факта, что за плечами этого родового гнезда заключено не одно столетие. История прочно впиталась в эти стены, выполненные из кирпича и отделанные белым камнем; история шествовала через галереи и залы, бродила по анфиладам, выглядывала из-за занавесок и кривлялась в помутневших зеркалах. История гуляла по парку, и наутро на снегу можно было обнаружить ее неглубокие девичьи следы.

Океана равнодушно наблюдала за тем, как муж подходит к хозяину усадьбы, как они обмениваются ничего не значащими рукопожатиями, как синхронно, словно по команде, поворачиваются и смотрят на нее – при этом хозяин усадьбы задержал на ней взгляд гораздо дольше, нежели Альберт.

– Что ж, – вздохнула Океана, – приступаем к очередной главе нашей бесконечной пьесы. Трагикомедия под названием «Семейное счастье, или как я все проебала ради наследства одного пидора».

Выбравшись из машины, она поежилась от нахлынувшего ветра и гнетущей тишины окружающей местности. На особняк смотреть не хотелось – встречаться со всеми этими мордами в окнах, с их выцветшими безжизненными глазами… Нет уж, в платье она переодеваться точно не станет, пусть остаются джинсы – вдруг придется в спешке убегать через лес, ха-ха!

Ха?

– Мы как раз к ужину, – сообщил Альберт. – Захвачу-ка я наши вещи.

– Ага.

Так, глядя себе под ноги, Океана боязливо направилась к царству позабытых сновидений. И уже на занесенной снегом террасе, перед самой дверью, резкий порыв ветра настиг ее, прошептав прямо в ухо:

И вместе с ним мы подошли вначале

К обители ужасной вечных бед,

Где из густого мрака доносились

Людские вопли – им названья нет.

4.

Актеры выходят на сцену

Горячий чай обжег губы, и ярко вспыхнуло пламя в камине, на мгновение осветив лица присутствующих. Холодным блеском утраченного комфорта сверкнули их глаза, и бессвязный поток мыслей, словно эхо далекого радиоэфира посреди бурлящих волн белого шума, хлынул в зал, неумолимо затапливая все помещение. Слова вязли в идеях и образах, захлебывались, постепенно утрачивая всякое значение, превращаясь в гортанные звуки, в хрипы и бульканье гибнущей в ужасных муках твари… Эх, эти ничего не значащие слова! Ветер же спокойно заглядывал в окна, принимая очертания невиданных лесных чудищ, вылепленных из снега, прошлогодних листьев и ломких веток. Сплошь пугающие силуэты хтонических монстров, древних, как сама мать-природа. И их перламутровые тапетумные глаза угрожающе мерцали во тьме, с клыков сочилась густая слюна…

…а вязкая патока нерастворенного сахара растеклась по дну чашки, и Океана деликатно поставила ее на столик. Скользнула взглядом по восковым лицам. Размеренный треск полена в камине нагонял дрему. Жеманно коснувшись языком нижней губы, она мысленно устремилась к лучшему другу мужа – Михаилу.

Кто же он такой, этот таинственный персонаж?