Истории Ворона

Собраться с силами, взять стамеску и дойти на площадку между первым и вторым этажами, прежде чем «рой» потеряет свою власть над шестиэтажкой и в подъезде окажутся посторонние. Которые обязательно захотят узнать, что же здесь произошло…

Дойти и тщательно соскоблить надпись Чисткова вместе со своей припиской, нацарапанной после случайно получившейся «запятой» и закрашенной кровью из пореза на ладони.

«Кроме квартиры 24».

Иван Белов

Голос мертвого леса

Едва за окном забрезжил хмурый рассвет, Катерина откинула одеяло. За соседскими крышами, на фоне серого неба, притаилась неровная линия еловых вершин. Мертвый Лес. По позвоночнику пробежала неприятная дрожь. Лес все дал Катерине и в два раза больше отнял, Лес всегда собирает кровавую дань. Старенький мобильник показывал четыре ноль две. Месяц, число, год, век сейчас не важны. Главное – время, а его осталось с гулькин хренок. Ночь прошла в бессонной, злой маете. Катерина сомневалась и прикидывала варианты, изредка проваливаясь в тревожную дремоту. Чуть свет решилась – надо идти. Шутка ли, одиннадцать человеческих душ. Лес сглотнет, не подавится.

В доме царила зыбкая полутьма, пахнущая сыростью и подгнившей древесной трухой. Беленой глыбой высилась нетопленая печь, плыл во мраке круглый, с витыми ножками, стол. На кухне уютно тикали ходики. Тик-так, тик-так, торопись, Катерина, а то будет…

Кровать скрипнула провисшей панцирной сеткой, и Катерина затаилась, ловя мерное дыхание спящих детей. Господи, лишь бы не разбудить, проблем будет огогошечки-ой. Вроде тихо.

Катерина осторожно выскользнула на кухню. За печкой, в закутке у рукомойника, стянула ночную рубашку и осталась нагой. В мутном зеркале отразилось усталое лицо женщины, порядком растерявшей молодость и красоту. Нет, ну мужики еще, конечно, клюют, но разве это комплимент в деревне с пятью старыми бабками? Катерина сняла с полки литровую банку, открутила крышку и сморщилась. В нос ударил запах дегтя, сажи, болотной тины, плесневелых грибов и сосновой смолы. Снадобье, отбивающее людской дух и ароматы человеческого жилья. Так проще всего остаться в Лесу незамеченным и не выдать себя. Катерина принялась втирать вонючую, густую мазь от плеча до кончиков пальцев, в шею, опускаясь ниже, массируя тяжелые, отвисшие груди и плоский, начинающий зарастать валиками жира живот. Руки скользнули по внутренним сторонам бедер и ягодицам, оставляя на коже противную липкую пелену.

Она подождала, пока мазь немного подсохнет, и бесшумно оделась: нижнее белье, рубашка, вязаный свитер, камуфляжный костюм, носки, сапоги. Убрала волосы под платок. Вещи разношенные, чистые, приятные телу: хлопок, кожа и шерсть. Никакой новомодной синтетики. Лес ненавидит ненатуральное, если ему перечить, выйдет дороже себе. Затянула и проверила пояс: охотничий нож, доставшийся от отца, зеркальце в отдельном кармашке и две склянки, одна с вонючей мазью, вторая со смесью перца и соли. В латаный-перелатаный рюкзак сложила запасное белье, носки, тонкое одеяло, хлеб, сало в тряпице, консервы и сахар. Еды принято брать на три дня, а почему – не знает никто, даже самые древние старики, ведь неизвестно, когда из Лесу выйдешь: может, через неделю, может, через месяц, а может, и вовсе не выйдешь, подвесишь на ветках кровавые потроха. В передний карман рюкзака сунула топор, сбоку подвязала четырехзубую кошку с десятью метрами бечевы, накинула брезентовый дождевик и опустилась на шаткий табурет, присесть на дорожку. Сборы в Лес – ритуал последовательный и отработанный, у каждого свой. Отец Катеринин перед уходом преклонял колено и детей целовал от младшего к старшему, она до сих пор, спустя столько лет, помнила колючую, желтую от табака щетку отцовских усов. Помнила добрые, с хитрым прищуром глаза. Глаза обещали – я вернусь. Но однажды соврали, и отец навеки сгинул в Лесу.

Катерина выбила пальцами нервную дробь по крышке кухонного стола. Она смотрела в комнату на спящих детей. Может, не надо, а? Забыть к чертовой матери, плюнуть на незнакомых людей, взять самогонки, залить совесть и жуткие мысли, а там, глядишь, минует три дня, и не надо никуда будет идти. Лес сам отдаст, если захочет, – живых или мертвых, здоровых и искалеченных, просветленных и обезумевших, кому какой выпадет фарт.

Катерина встала, забросив за спину плоский рюкзак. Приоткрыла дверь и по наитию обернулась. Смылась по-тихому? Старшие, Аленка с Мишкой, стояли за спиной, нахмуренные и злые.

– Куда намылилась? – Аленка уперла руки в бока, худенькая, остроглазая, очень сердитая.

– Да к Клавке, за молоком, – брякнула Катерина, невольно залюбовавшись дочерью. Совсем взрослая, четырнадцать лет, что случись, будет на кого оставить детей… Ну вот откуда мысли такие паскудные лезут?

– Не стыдно врать-то? – насупился Мишка, коренастый, загорелый, на год младше сестры.

– А кто врет? – Катерина отступала к порогу.

– Мам!

– Надо так, – Катерина посуровела. – Дело решенное.

– Ты обещала! – вспыхнула Аленка.

– Люди там.

– Сами виноваты, говорили им не ходить! – загорячился Мишка.