– Нельзя так. Себя не прощу, – Катерина виновато улыбнулась. – Я быстренько, туда и сюда.
– А я предупреждала! – Алена толкнула брата локтем.
– Да любой дурак знал! – огрызнулся он.
– Караулить договаривались? Договаривались. А кто под утро заснул, а, ворона?
– Кто ворона?
– Ну не я же.
Дело катилось к ругани и потасовке, а будить еще и младших Катерине не хотелось. Расплачутся, повиснут на шее, им чужое горе не объяснишь.
– Ну все, караульщики хреновы, – пресекла она свару. – Поймали разнесчастную мать, гордитесь собой, молодцы. Сопли подобрали и марш по кроваткам, в печке картошка и щи, лавка приедет – хлеба докупите, чай не совсем дураков родила, деньги знаете где. Малым скажете – в город уехала. Провожать не надо, покойников на кладбище провожают, как…
– …как дедушка Митяй говорил, – хором закончили дети. Еще одна часть ритуала, заведенного многие лета назад.
Катерина раскрыла объятия, Мишка с Аленкой прильнули.
– Мам, ты подумай… – начала дочь, полосуя мокрыми глазами сердце в мелкие лоскуты.
– Все, я сказала. Аленка за главную.
– А чего она? – взвился Мишка.
– Я так решила. И по старшинству. Рождался бы первый, кто тебе не давал?
– Я бабу малолетнюю слушать не буду. – Мишка надулся. Аленка украдкой показала брату язык.
– Мамунь?
Катерина с трудом сдержала горестный стон. На пороге комнаты нарисовались младшенькие: трехлетняя Наталка и пятилетний Кирилл. Оба сонные, квелые, протирающие кулачками глаза.
– Мамунь, ты в ес? – спросила Наталка.
– В ес, в ес, – машинально откликнулась Катерина, проклиная себя.
– Меня возьми, ты обещала, – робко напомнил Кирилл.
– А я быстренько. В другой раз надолго пойду, тебя и возьму.
– Смотри, я запомню.
Наталка подошла, подергала за рукав и протянула на раскрытой ладони осколок коричневого бутылочного стекла.
– Оно волсебное, мам. Я его на помойке насла. Если заблудисься в есу, посмотри через него и домой дорогу найдес.
– Спасибо, дочка, спасибо. – Катерина сгребла в охапку всех четверых, резко отстранилась и вышла за дверь. В сенях привалилась к стене. Рюкзак налился свинцом, ноги ослабли. Соберись, тряпка.
Хотела выбросить осколок, но передумала, сунув в карман. Глубоко задышала, прогоняя мутную пелену, и вышла во двор. Навстречу, звякнув цепью, выскочил здоровенный дымчатый кобель приблудной породы. Аленка, добрая душа, притащила в позапрошлом году найденного в сугробе умирающего щенка. Катерина хотела утопить, все равно не жилец, но дети встали за скотинку горой. Щенок не умер, а уже на следующий день бодро хромал по избе и нассал Катерине под валенки. В доме завелся очередной живоглот. Назвали Волчком.
Пес, не приученный пустолаять, ткнулся холодным мокрым носом в ладонь.
– Ну привет, привет. – Катерина погладила лобастую голову.
Волчок хватанул хвостом по бокам и запрыгал из стороны в сторону.
– Дома сиди, гулять не идем. – Катерина потрепала зверя по холке и выскользнула в калитку. Пес тихонечко заскулил.
Тушинская спала. От некогда большой деревни осталось полтора десятка дворов. Молодежь разъехалась, старики доживали свой век. Колхоз загнулся в девяносто втором, от телятника остались развалины, густо заросшие пронырливой лебедой. Сколько таких деревень исчезло на Новгородчине и по всей Руси на переломе тысячелетий? Никто не считал. Тушинская выжила, потому что рядом сплел паутину зловещий и таинственный Лес. Лес-обманщик, Лес-искуситель, Лес-обольститель, полный мертвецов, призраков и разбитых надежд. Веками люди уходили в черные чащи, уплачивая кровавую цену. Лес, затерявшийся среди смрадных болот со времен потопа и Ноя, умел быть щедрым, порой отдавая накопленное за тысячи лет: золото и серебро, драгоценные камни и ажурную скань. Старое, позеленелое, проклятое. И было неважно, откуда это в Лесу, ведь кроме ценностей Лес менял и судьбу – исцелял болезни, возвращал зрение, будил скрытый в человеке талант, посылал невиданную удачу в делах. У Леса ничего не надо было просить, он сам решал, что тебе дать. Дурацкая и опасная игра, ведь с одинаковой вероятностью Лес дарил мучительную лютую смерть.
На соседском заборе сидела кошка-трехцветка, посматривая желтыми глазищами словно на идиотку.
– А я идиотка и есть, – с вызовом сказала Катерина кошке, проходя мимо. – Она самая! Долбаная Лара, мать ее, Крофт!