Истории Ворона

Когда Матвей уже с трудом держал глаза открытыми, сморенный усталостью и пережитым страхом, свет фар выхватил впереди фигуру бредущего по проселку человека. Человек остановился. Обернулся к машине. Злотый. Мешок с иконами он нес на плече. Под мышкой держал ружье со вздувшимися стволами. Правую руку прижимал к груди, и Матвей увидел, что и рука Злотого, и вся его одежда в крови. Злотый неуверенно улыбнулся. Махнул Матвею здоровой ладонью, призывая притормозить.

– Сейчас, ага, – процедил Матвей. – Что-то я, сука, выстрелов не слышал.

Облегчение на лице Злотого сменилось испугом, когда двигатель взревел, набирая обороты. Он не успел отскочить, лишь беззащитно закрылся локтями. Раздался удар, а потом еще удар и треск – это тело Злотого впечаталось в лобовое стекло, пустив по нему паутину трещин. Захрустела крыша, проминаясь под телом, лязгнул багажник, когда Злотый рухнул на него и скатился на дорогу, застыв в красном свете стопарей бесформенной переломанной массой. Матвей выждал минуту, но зэк не шевелился. Заскрипела коробка, крякнула, включаясь, передача, и машина тронулась дальше.

Матвея разбирал истерический смех. Он покачал головой, ухмыляясь, и пробормотал:

– Объегорить меня решил. Ишь, гнида!

В ответ ему раздался голос с заднего сиденья, тонкий и ехидный:

– Почему сразу – объегорить? Если ты не слышал выстрелов, это не значит, что их не было.

По спине пробежал противный холодок. Матвей посмотрел в зеркало.

Кондрат и Аленка спали, прислонившись к дверям. Между ними сидел Петро, вперив взгляд маленьких блестящих глазок в Матвея. На коленях у него лежал мешок с иконами. Петро открыл черный рот и сказал голосом Злотого:

– Добегался, племянничек? – И засмеялся, радостно и заразительно.

Мешок в его руках зашевелился.

Матвей закричал.

Холодные руки вцепились ему в лицо, сворачивая шею. В нос ударило смрадное дыхание. Смех раздавался прямо над ухом, ввинчивался в мозг, оглушая, выдавливая из глаз слезы обиды и страха. Матвей выжал до предела педаль газа и выкрутил руль. «Победа» взвыла, вильнула вправо, подскочила на бровке. Навстречу метнулись кусты, ветки захлестали по дверям, а потом капот провалился вниз, и фары высветили убегающий в бездну сыпкий склон оврага. Матвей почувствовал, как ослабла хватка на его лице, как его самого оторвало от сиденья, когда автомобиль в полете начал валиться крышей вперед. Раздался оглушающий удар, в лицо брызнули крошки стекла, а крыша рванулась навстречу, вминая голову в плечи. Колени ударили в подбородок, рот наполнился соленой болью, а под веками разлился и тут же потух яркий свет.

Матвей открыл глаза. Точнее, один глаз, левый. Правый залило чем-то липким и горячим. Матвей оттолкнулся, извернулся, и перед лицом оказались его же собственные ноги в облепленных грязью сапогах. Он рванулся еще раз и, выкрутившись в узком пространстве, растянулся на потолке.

Что-то дернуло его за рукав из глубины салона. Кое-как он повернул голову назад. Петро скалил зубы, зажатый между Аленкой и Кондратом. Старик был мертв – голова его оказалась неестественно вывернута, а шея вспучилась там, где сломанный позвоночник натянул кожу. Девчонка доживала последние минуты – вместе с короткими выдохами изо рта ее толчками выплескивалась черная кровь.

Петро подался вперед, одной рукой вцепившись в Матвея, а второй подтягивая мешок, в котором что-то извивалось и рвалось наружу. К Матвею.

Аленка икнула, давясь кровью. Ухватила Петро за волосы. В пальцах у нее блеснула оброненная Злотым финка. Она потянула голову мальчишки на себя и полоснула ему острием по горлу.

Петро молча отпустил рукав, бросил мешок. Схватился за шею, задрожал, раздувая щеки. Между пальцев заструилась кровь. Он дернулся вперед раз, другой, не сводя с Матвея глаз, и затих.

Замерла и Аленка, уставившись пустым взглядом мальчишке в затылок и склонив голову на плечо старику.

Матвей отупело брел по шоссе в серой рассветной хмари. Ноги едва слушались, но он делал шаг за шагом. Не было сил поднять руки и растереть запекшийся глаз. Не было желания. Он просто шел вперед, а по сторонам тянулись бескрайние поля, укутанные отступающим туманом. Вот, собственно, и всё. Уперся в стену. Ни тебе Москвы, ни новой жизни, ни Гагарина. Вы теперь с ним так далеко друг от друга, как только возможно. Один забрался на небо, но никого там не увидел, а второй копался в грязи и в ней нашел пропасть, по сравнению с которой космос – детские каракули на асфальте. И не удержался, не удержался на краю. Сорвался.

Позади раздался скрип тормозов, и Матвей замер. Хлопнули двери. Он не хотел оборачиваться.

– Эй, паря! – окликнули его.

Это был милицейский ГАЗ. По бортам едва ли не до самой крыши тянулись брызги грязи. Двое милиционеров стояли, насмешливо глядя на Матвея.

– Ну что, попался? – сказал первый.

– Каюк тебе, – сказал второй.

Матвей обессиленно опустился в дорожную пыль. Его подхватили под руки и небрежно зашвырнули в стакан.

– Можно я ему зубы выбью? – спросил второй.

– В участке выбьешь, – ответил первый.

Хлопнула дверь, и Матвей забылся глубоким мертвым сном.