Истории Ворона

Злотый говорил, небрежно играя финкой, и речь его нарушалась только треском веток. Кондрат настороженно слушал его, втянув голову в плечи, глядел исподлобья. Коричневые пальцы нервно гладили приклад ружья.

– Так я к чему это. Икон там у нас не было. И я искренне считаю, что вера – она не в иконах и образах. Не в церквях и храмах. Вера, она в сердце. А все остальное – напускное. Пыль. Картинки. – Злотый пренебрежительно скривился. – Если нет веры тут, – он стукнул себя кулаком в грудь, – то нет смысла и толку от икон и прочих побрякушек.

Старик кашлянул и спросил, холодно и резко:

– При чем тут иконы, мил человек? – Большой палец его правой руки лег на предохранитель.

«Сейчас».

Матвей бросил последнюю охапку веток в огонь и потянулся за керосином.

«Бросится, когда плесну. Старик отвлечется, и Злотый кинется».

Он взял бутылку, но та выскользнула из рук. Матвей посмотрел на ладони. Они были сплошь покрыты черной слизью.

– Что у вас тут с дровами вообще? – недоуменно спросил он и встретил полный бездонного ужаса взгляд Кондрата.

– Добралась, – прошептал старик. – И досюда добралась.

– Добралась? – спросил Злотый, пружинисто поднимаясь на ноги.

Кондрат перевел безумный взор на старшого:

– Плесень. Она уже здесь.

– Ну-ка, старичок, завязывай с этой херней! – Злотый шагнул к Кондрату, держа финку лезвием к себе. Старик поднялся ему навстречу.

Собачий вой раздался со стороны машины, и Злотый замер, настороженно вслушался.

По дороге кто-то шел. Шарканье ног, хруст веток, шорох листвы, а минутой позже – и хриплое влажное дыхание донеслось до Матвея.

Кондрат опомнился, оттолкнул Злотого и вскинул ружье.

– А ну стой! Кто идет? – рявкнул старик.

На границе света и тьмы смутно угадывались очертания человеческой фигуры. Изломанной, неестественно скособоченной, словно из особо податливого сгустка тьмы наскоро слепили подобие человека. Отчетливо были видны лишь руки незнакомца. Сложенные на груди узкие ладони его были бледны настолько, что казалось, будто они мерцают во тьме мертвенным светом.

– Кто такой? – прорычал Кондрат. Большой палец щелкнул предохранителем, а указательный лег на спусковую скобу.

Голова над скрещенными руками дернулась, склонилась набок, и темнота ответила.

Голосом Злотого.

– Приветствую, уважаемые! Пустите к огоньку погреться! – Оно говорило с паузами, будто вспоминало заученную фразу на незнакомом языке.

Матвей почувствовал, как в желудке у него разливается ледяная пустота.

Злотый растерянно переводил взгляд со старика на незнакомца во тьме. Лезвие финки едва заметно подрагивало, а пальцы, сжимавшие рукоять, побелели.

– Кондрат, опусти ствол, не дай бог палец сорвется. Пусть человек подойдет.

Дети в унисон зашептали молитву.

Тень дернулась, будто от укола, отпрянула было во мрак, но тут же подалась вперед, сделала неуловимый короткий пасс бледной кистью. Склонилась вперед и тот же голос…

Злотого. Голос Злотого, мать его!

…вкрадчиво и с нажимом повторил:

– Кондрат, опусти ствол, не дай бог палец сорвется. Пусть человек подойдет.

Старик лишь ощерился:

– Да какой это к чертям человек? Ты голос не узнал?

– А откуда я тебе… – но Злотый не успел договорить.

Выстрел ударил по ушам, ствол ружья дернулся вверх, и Кондрат не устоял на ногах от отдачи. Финка упала на землю. Злотый тут же метнулся к старику, принялся вырывать ружье, отводя стволы рукой, выкручивая их из намертво вцепившихся пальцев. Кондрат шипел, лежа на спине, скалил зубы, силился удержать двустволку. Злотый рыкнул, коротко замахнулся и ударил, раз, другой, третий. Шипение сменилось булькающим хрипом, и старшой вырвал ружье из ослабевших рук.

Матвей наблюдал за этой борьбой, оцепенев от ужаса, и не заметил, как мимо него проскользнула юркая тень и бросилась Злотому в ноги. Тот не глядя рубанул прикладом, и на земле растянулся пацаненок. На бледной скуле медленно наливался огромный синяк.

Кондрат на четвереньках пополз к ребенку, причитая и роняя слезы.

– Ты что сделал, тварина! Ты ж на хера так с дитем! Ирод! – Старик приподнял голову Петро и нежно, по-отечески уложил себе на колени.

– Ничего, – хмыкнул Злотый. – Очухается.

Старик оскалил красные от крови зубы:

– Мудак ты сивоглазый. Не очухается он. Плесень теперь его заберет. Ты его погубил.

– Нельзя спать, нельзя закрывать глаз, – раздалось за спиной. Матвей обернулся и увидел, как Аленка отползает подальше от мальчишки, кутаясь в одеяло. По чумазым щекам ее катились крупные слезы.

Злотый перезарядил ружье. Подхватил один мешок и закинул его за спину.

– Ты присмотри за ними, – бросил он Матвею. – Я сейчас машину подгоню.

Он исчез в темноте, а Матвей так и остался стоять у костра.

Старик утер рот рукавом. Поглядел на его руки:

– Жить хочешь – плесни керосином на ладони и сунь в костер. Пусть эта погань обгорит.

Матвей не стал спорить и спрашивать. Просто выдернул пробку, полил на руки, растер и протянул к костру. Пламя взвилось вверх над ладонями, и черная слизь зашипела, сворачиваясь комочками. Он отдернул руки и захлопал об штаны, сбивая огонь.

– Друг твой не придет, – сказал старик.

Матвей лишь пожал плечами.