История Абулфейз-хана

Рассказчик упоминает о неблагодарном Абдулкариме. Когда весною растительная душа вселилась в [безжизненные] тела дерев, когда качество [по слову] — «оживится земля после ее смерти»

[173] — влилось в чашу тюльпана и когда одетые в зелень суфии всех дерев под влиянием чистого вина веселья опьянели, отяжеленные плодами, в это время последовательно были получены известия, что Абдулкарим ишик-ака-баши багрин, бывший [хищным] коршуном, парившим в руинах [своего] времени, по неотступным просьбам к его величеству [хану], подобно орлу свив себе гнездо в богоспасаемом владении Кермине и действуя подлостью на море могущества, источающего привилегии царственных милостей, удостоился получить в управление Кермине, — теперь вышел из повиновения, и демон гордости снес яйцо в гнезде его разума. По дьявольскому наваждению /48 б

/ он привязал веревкою дружбы и нитью братства к себе всю не имеющую средств чернь и врага [государства] Ибрагима, сына Рустема[174]. Имеется опасение, что алтари и кафедры [мечетей], которые долгое время озарялись [провозглашаемыми с них] титулами отцов и дедов его величества, потемнели от мрака гнусного имени подлого Раджаба, этого вождя племен месяца ша'бана или рожденных в рамазане

[175]. Причиной вражды того злосчастного [Абдулкарима] было то, что у него были неприязненные отношения с «убежищем войны», Хаким-бий аталыком, который был Рустемом [своего времени], охранителем царского престола и львом в чаще миродержавия. Этот аталык написал письмо к Даулат Мухаммед-бий туркмену и Сарыг-бий буркуту [о том], что Абдулкарим имеет в голове [совершенно] неуместные бунтовщические замыслы (букв. неуместное волнение) /49 а

/ [и потому] пусть они накажут мужественною рукою и геройскою отвагою этого слепого и потерявшего честь [человека], чтобы, он впредь не (выступал из пределов возможного и из сферы своего заблуждения. Это письмо на средине дороги было перехвачено людьми Абдулкарима и [доставлено ему]. Ознакомившись с его содержанием, он весь запылал огнем великого раздражения и злобы и заплетающимся [от гнева] языком, произнеся разные неподобные и бессмысленные слова, начал говорить вещи, [совершенно] недостойные его положения.

Когда эти речи достигли до высочайшего слуха его величества, Луна коему служит стременем, [он] изволил приказать следующее: «Хотя те несколько несчастных сбились с пути интересов государства и избрали кровопролитие и наглость, но принципы великих государей, уважаемых шахов, древних великих хосроев /49 б/ и современных султанов таковы, что они свои дары и милости, подобно весеннему облаку, существующему для всех и одинаково орошающему розу и базилику, тернии и волцы, в такой же степени [всех] жалуют специально милостивым и благородным подарком. Если тот несчастный [Абдулкарим] хорошенько подумает о своей черной неблагодарности, подобно пылинке обратит свое лицо к Солнцу государства и низко склонит к счастливому [высочайшему] порогу [свою] голову, стирая пыль с него, то медь его существа, оказавшаяся в плену собственной окиси (букв. ржавчины), благодаря [нашему] чудодейственному милостивому вниманию, [опять] приобретает чистый вид». [Затем] последовал такой [высочайший] приказ: «Пусть блеск семьи достоинства накибов и центр круга сейидского звания Мухаммед Хашим-ходжа накиб сейид-атаи[176] и шествующий путем в Хиджаз министерской власти и к Земзему /50 а/ Ка'бы эмирского достоинства паломник к обоим священным городам Аравии, Авез Баки хаджи, аулия-и карахани, взяв милостивую [ханскую] грамоту и драгоценный халат, направятся в Кермине и [там] увещательными советами, повернув лик надежды того безнадежного [Абдулкарима] к сосредоточию государства [Абулфейз-хану], выведут его на большую царскую дорогу из пустыни заблуждения. Если же он считает свое действительное положение счастливым и не думает о признательности за [нашу] хлеб-соль, то [наша] благодеющая рука, извлекши из ножен мести меч могущества, сделает его красным, как заросли тюльпанов, от крови народа багри[н], обитающего в степи Кермине.