История Англии

7. Таким образом, все викторианцы, и богатые и бедные, начали верить в прогресс. Наука внушала им религиозное благоговение. Средние века видели во вселенной только следствие свободного волеизъявления Бога; XVIII в. пытался примирить разумную веру с природными законами; в XIX в. многие ученые полагали, что наблюдают совершенно механический мир. «Основы геологии» Лайеля и «Происхождение видов» Дарвина пошатнули библейские теории и дали людям того времени иллюзию, будто они обнаруживают в эволюции живых существ столь же точные законы, как и законы материального мира. Сама философия становится «материалистической». Герберт Спенсер, ум простой и фальшивый, столь же универсальный, как Огюст Конт, но настолько же поверхностный, насколько Конт был гениальным, блистал «необычайным талантом городить общие идеи вокруг незначительных фактов», чем завоевал не только английскую публику, но и среднего читателя по всему свету, одарив его своей философией эволюции, применимой ко всем наукам, включая мораль и политику. Это время универсальности, веры в научный и материальный прогресс, время пацифизма и промышленности нашло превосходный символ во Всемирной выставке 1851 г., организованной принцем Альбертом с чисто немецкой серьезностью и стремлением к совершенству. Грандиозность Хрустального дворца, восторги толп, атмосфера национального примирения после волнений реформы и чартизма произвели большое впечатление на англичан, многие из которых впервые сели на поезд и увидели Лондон.

Чарльз Диккенс. Фотография. 1860-е

8. Научный и социальный материализм неизбежно вызвали реакцию против себя. Таким образом, царствование породило свои романтические волны — то религиозные, то литературные. В религии продолжал распространяться методизм, но не только: духовенство самоотверженно предприняло евангелизацию новых промышленных городов. Оксфордское движение, возникшее около 1833 г., пыталось придать англиканской религии историко-поэтическое очарование католицизма. Самый известный из его адептов, Ньюмен, в конце концов обратился в католичество и ближе к концу жизни стал кардиналом. Карлейль повел протестантское наступление против утилитаризма и показал, что «не Манчестер становился богаче, как полагали люди того времени, но всего лишь некоторые наименее симпатичные жители Манчестера». Рёскин вел свою борьбу против уродств индустриализации и породил прерафаэлитов, а некоторые из них основали вместе с Уильямом Моррисом эстетический социализм. Наконец, Диккенс, который сам по себе был наиболее грандиозной штормовой волной, желал научить англичан своего времени истинному великодушию, лежащему в основе воображения, и сделал ради этого больше, чем все, вместе взятые, профессиональные филантропы. Но и Диккенсу, чтобы публика приняла его реализм, приходилось смягчать свои повествования юмором, сентиментализмом и приделывать к этим трагическим историям счастливые эпилоги. Ибо таким был викторианский компромисс.

VI. Дизраэли и Гладстон

1. Реформа 1832 г. удовлетворила мелкую буржуазию, но не дала народным массам никаких средств для выражения их чаяний. Неистовые кампании чартистов показали, что ситуация продолжала оставаться опасной. Правда, чартистское клокотание утонуло в волне благополучия, наступившего после 1850 г.; однако благоразумные не забывали, что волнения могли возродиться, и на этот случай было бы желательно иметь какой-нибудь предохранительный клапан. Однако новые господа той части населения, что была наделена политическими правами (которая, впрочем, поддерживала у власти своих прежних господ), не испытывали никакого желания расширять электорат; однако самые прозорливые государственные деятели обеих партий — Гладстон у либералов, Дизраэли у консерваторов — полагали, что спасение именно в этом. Каждый из них желал почестей и политических выгод от новой реформы. «Панч» в 1852 г. опубликовал рисунок, изображавший спящего льва, которого политики пытались разбудить, тыкая в него раскаленными докрасна железными прутьями. На каждом пруте было написано слово Реформа. Но какая реформа? То правительство тори предлагало наделить правом голоса всякого избирателя, который платит более 10 фунтов за жилье, а вигская оппозиция кричала, что это срам и что здравый предел прав человека — это 8 фунтов. То вигский парламент предлагал 7 фунтов, а Дерби, устами своего пророка Дизраэли, утверждал, что это значит подвергнуть Англию всем опасностям демагогии. Реальный же вопрос состоял в том, чтобы понять: к какой из двух больших партий будут благоволить новые избиратели? Но Гладстон с возмущением говорил о тех, кто обращается за справкой к статистическим данным о выборах и оценивает народные силы как силы вторгнувшегося врага. «А ведь люди, о которых идет речь в этих заметках, — наши братья, такие же христиане, как и мы, наша собственная плоть и кровь». На что один тори спросил его, почему наша плоть и кровь перестает быть таковой при 7 фунтах за жилье.