Ибо Царство Небесное подобно хозяину дома, который вышел рано поутру нанять работников в виноградник свой и, договорившись с работниками по динарию на день, послал их в виноградник свой; выйдя около третьего часа, он увидел других, стоящих на торжище праздно, и им сказал: идите и вы в виноградник мой, и что́ следовать будет, дам вам. Они пошли. Опять выйдя около шестого и девятого часа, сделал то́ же. Наконец, выйдя около одиннадцатого часа, он нашел других, стоящих праздно, и говорит им: что́ вы стоите здесь целый день праздно? Они говорят ему: никто нас не нанял. Он говорит им: идите и вы в виноградник мой, и что́ следовать будет, полу́чите. Когда же наступил вечер, говорит господин виноградника управителю своему: позови работников и отдай им плату, начав с последних до первых. И пришедшие около одиннадцатого часа получили по динарию. Пришедшие же первыми думали, что они получат больше, но получили и они по динарию; и, получив, стали роптать на хозяина дома и говорили: эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зной. Он же в ответ сказал одному из них: друг! я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то́ же, что́ и тебе; разве я не властен в своем делать, что́ хочу? или глаз твой завистлив оттого, что я добр? Так будут последние первыми, и первые последними[63]
.Читатель наших дней воспримет работников просто как персонажей наглядной истории — притчи, или, если хотите, аллегории. Но Ориген идет дальше и трактует их как символы пяти этапов в истории Израиля: первые из нанятых представляют собой поколения от Адама до Ноя; нанятые около третьего часа — от Ноя до Авраама; около шестого часа — от Авраама до Моисея; в девятый — от Моисея до Иисуса Христа; те же, кто пришел около одиннадцатого часа — это люди от Христа до наших дней{371}
. Это напоминание — и этот момент проявится и в следующей главе — о том, что «буквальный» смысл текста может уже быть «аллегорическим». Притчи намеренно представляют своих персонажей как символы или метафоры, но Ориген столь привержен к аллегорическим прочтениям, что просто не в силах этим довольствоваться — и придает метафорический смысл самим метафорам.Ориген как библеист
Первую часть той Библии, которую толковал Ориген, я сознательно назвал Ветхим Заветом, поскольку в свете его интерпретаций эту Библию никак не назвать Еврейской. Он — впрочем, как и все отцы Церкви — толкует греческий Ветхий Завет, содержащий и апокрифические/второканонические книги. Но Ориген не просто наивно перенимает греческие священные тексты, знакомые ему с малых лет: он прекрасно знал, что они были переводом с еврейского оригинала, и он предпринял меры и в какой-то мере выучил иврит, общаясь с иудеями-современниками. Ориген был первым из христианских авторов, которого мы на вполне резонных основаниях можем назвать не просто толкователем Библии, но первым библеистом, и даже, в каком-то приближении к современному смыслу этого слова, библейским критиком, задававшим самые разные вопросы о связности и истории изначального текста.