История догматических движений в эпоху Вселенских соборов

И по догматическому складу своего ума Василий наиболее отвечалъ этой примирительной задаче: онъ стоялъ какъ бы на перепутье между никействующей Александрией и арианствующей Антиохией и отъ обеихъ заимствовалъ элементы, пригодные для себя. Исходный пунктъ догматическихъ воззрений его лежалъ въ омиусианстве. Только что окончивъ свои аскетическия подвиги въ пустыне, Василий былъ приглашенъ Василиемъ анкирскимъ и Евстафиемъ севастийскимъ, своимъ другомъ и сотоварищемъ по подвижничеству, въ Константинополь, куда оба они отправлялись въ качестве пословъ отъ собора въ Селевкии. Онъ лично присутствовалъ на бурныхъ заседа–нияхъ въ знаменитую ночь на 1–ое января 360 года при дворе Констанция, когда решался радикальный вопросъ отомъ, за какой партией останется главенство въ церкви, и не оставался совсемъ безучастнымъ. Филосторгий замечаетъ ο немъ, что онъ споборствовалъ (συνασπίζων) Василию и Евстафию, хотя по несмелости воздерживался отъ общихъ состязаний. Онъ слышалъ речи своихъ руководителей, являвшихся главными деятелями заседания и, несмотря на ихъ дипломатическую непрактичность, долженъ былъ уйти изъ Константинополя въ непоколебимомъ убеждении въ нравственномъ геройстве ихъ, сказавшемся въ готовности пожертвовать кафедрами ради дорогого имъ термина. Этотъ первый дебютъ на сцене догматическихъ движений повелъ за собой важныя последствия. Блестящий риторъ, безмерно гордившийся своею ученостью, потомъ аскетъ, готовый отречься отъ всего живого и умножить собой число пустынниковъ, Василий былъ теперь вовлеченъ въ водоворотъ современныхъ событий. Целая куча вопросовъ толпилась въ его голове и желая найти авторитетный ответъ, онъ обратился съ письмомъ къ Аполлинарию лаодикийскому. Выборъ руководителя былъ весьма удаченъ. Аполлинарий, одно изъ выдающихся лицъ своего времени, обладавший замечательною образованностью, пло–довитый писатель и поэтъ, и притомъ отличавшийся аскетической жизнью, къ началу царствования Юлиана, на которое падаетъ первое дошедшее до насъ письмо Василия, стоялъ на верху своей славы. Онъ только что закончилъ свои 30 книгъ противъ неоплатоника Порфирия,составленныя въ диалогической форме, какъ уже готовился приняться за новое сочинение «въ защиту истины (περί της άληθεΐας) , направленное противъ попыток Юлиана реформировать разрушавшееся язычество. Его православие еще не вызывало тогда сомнений: онъ находился въ постоянномъ общении съ Афанасиемъ, числился въ ряду первыхъ защитниковъ никейскаго символа на Востоке, и былъ повсюду известенъ, какъ экзегетъ, обладавший превосходнымъ знаниемъ еврейскаго языка. Неизвестно, когда началось знакомство съ нимъ Василия; дошедшая до насъ переписка предполагаетъ, по крайней мере, одно раннейшее письмо Василия, въ которомъ шла речь объ истолковании трудныхъ местъ Св. Писания съ соответствующимъ ответомъ на него, а это показываетъ, что именно экзегетическия познания Аполлинария въ связи съ другими его достоинствами прежде всего и привлекли къ нему уважение Василия. Первое письмо, падающее на 361 г., прекрасно знакомитъ насъ съ той бурей недоумений, какая поднялась въ душе Василия после константинопольскаго собора, и является характернымъ памятни–комъ своего времени. Горько жалуясь на объявшее всю церковь волнение, на людей, которые приводятъ все дела въ замешательство и всю вселенную наполнили своими речами и изысканиями, Василий сознается, что въ это трудное время онъ не имеетъ иного помощника и защитника, готоваго ко всякимъ услугамъ, какого Богъ даровалъ въ лице Аполлинария и по знанию и по дару слова. Обращаясь къ самымъ жгучимъ вопросамъ, занимавшимъ тогда всехъ выдающихся деятелей, Василий знакомитъ Аполлинария съ возникшими сомнениями въ немъ насчетъ важнейшихъ догматическихъ терминовъ: оυσια и ομοούσιος

 и проситъ разъяснения ихъ. Приведшие въ замешательство всю вселенную, — пишетъ онъ, — отвергли слово ούσΐα, какъ чуждое св. Писанию; удостой ответить, какъ пользовались имъ отцы, и нетъ ли его где въ Писании? Правда, тамъ встречаются выражения: επιουσιοςαρτον (насущный хлебъ) и τον λαόν τον περιοίσιον (люди избранные), но противники термина не находятъ ничего общаго между этими выражениями и темъ значениемъ, въ какомъ «оυσια»

прилагается къ существу Божию. Василий хорошо понимаетъ, что борьба эта противъ термина: оυσια своей конечной целию имеетъ уничтожение слова: ομοούσιος. Ηο и этотъ терминъ, разсматриваемый съ философской сто–роны, вызываетъ у него, классичееки образованнаго человека, рядъ недоумений. Онъ перечисляетъ все возможныя толкования его: — «означаетъ ли онъ общий родъ (γένος κοινόν), умственно созерцаемый, при чемъ Отецъ и Сынъ являлись бы какъ бы его species, или какой — либо материальный субстрактъ (ιλικονιποκειμενον) предсуществующий (προιπάρχων), въ которомъ объединялись бы Отецъ и Сынъ, или, наконецъ, его нужно понимать, какъ «отделение перваго во второе?». Со своей стороны онъ думаетъ, что все то, что предполагается (хаθ

ίπόθεσιν) ο сущности Отца съ необходимостью принимается и ο Сыне. Если кто называетъ сущность Отца умственнымъ вечнымъ и нерожденнымъ светомъ, долженъ говорить и ο Сыне, какъ мысленномъ вечномъ и рожденномъ свете. Въ этомъ отношении ему ρажется, что слова «подобный безъ различия (ή τοϋ аπаραλλάκτως όμοίον

φωνή) гораздо лучше выражаетъ отношение Сына къ Отцу, чемъ терминъ «единосущный», потому что между светомъ и светомъ нетъ количественнаго различия, но нет и тожественности (ταυτόν οκχ είναι), такъ какъ каждый изъ нихъ мыслится «въ собственномъ очертании своей сущности (έν ίδια περιγραφή τ. ούαίας)». Ηο онъ не настаиваетъ на своемъ толковании и проситъ Аполлинария немощное исцелить и больное возстановить.