История догматических движений в эпоху Вселенских соборов

Разсмотренная сейчасъ переписка представляеть собой крайне любопытный документъ. Она является какъ бы встречей лицомъ къ лицу двухъ поколений никейцевъ— стараго и новаго, и мы можемъ наглядно наблюдать ихъ взаимное непонимание. Аполлинарий по существу дела отвечаетъ вовсе не на тο, ο чемъ спрашиваетъ его Василий. Для последняго главный интересъ сосредоточивается на различии ипостасей. Слово: ομοούσιος кажется ему подозрительнымъ именно потому, что оно предполагаетъ (савеллианское) тожество ипостасей. Аналогия света, выдвигаемая имъ на первый планъ, здесь и важна для него именно въ томъ отношении, что тожества нетъ (ταυτόν

ουκ ειναι), но каждое (εκάτερον

т. е. Отецъ и Сынъ) пребываетъ въ «собственномъ очертании своей сущности», и вследствие этого онъ вполне резонно съ своей стороны ожидаетъ предпочтение термину «подобный безъ различия. Въ своемъ ответе Аполлинарий совершенно забываетъ объ этомъ главномъ интересе, руководившемъ Василия. Какъ даровитый представитель старшаго поколения никейцевъ, онъ всей душой стоитъ за тожество Лицъ, по это тожество у него уже не афанасиевское. Последния события, очевидно, оказали влияние и на него, и въ «τυντότης» Афанасия онъ вноситъ «ετεροτη» говоритъ ο свойстве

(ίδιοτης) Отца и свойстве Сына: но все его попытки провести более ясное различие между Лицами Отца и Сына ограничились лишь эффектной, но мало объясняющей игрой словъ : ταθτόν и ετερον,

и если онъ в этих целях пользуется аналогией света первоначальнаго и производнаго, то въ конце–концовъ онъ останавливается опять на тожестве, хотя и производномъ. Василий едва ли удовлетвоенъ былъ ответомъ Аполлинария, однако, энергичная защита термина „ ομοούσιος " и его преимуществъ предъ простымъ «подобием (δμοίος) со стороны такого авторитетнаго лица, какимъ долженъ былъ являться въ глазахъ Василия Аполлинарий, достигший тогда уже почтеннаго возраста, не могла не отразиться на дальнейшихъ воззренияхъ начинающаго богослова, и въ письме къ Максиму Философу онъ уже становится на сторону слова: единосущный, хотя и истолковываетъ его въ смысле, «подобия по сущности», съ присоединениемъ понятия «безразличия». Ομοούσιος, истолкованное въ указанномъ смысле, отнюдь не мешало Василию продолжать свое общение съ прежними своими омиусианскими друзьями. Онъ участвовалъ во всехъ важнейшихъ событияхъ, ознаменовавшихъ собой начальные годы правления Валента и приведшихъ лучшия богословския силы Востока къ признанию никейскаго символа. Когда Евстафий севастийский и другие омиусиане намеревались ехать на соборъ въ Лампсакъ, Василий при–глашенъ былъ въ Евсиною для предварительныхъ разсуждений о вере. Безъ сомнения не безъ его совета и Евсевий, его предшественникъ по кафедре, присоединилъ свое имя къ числу восточныхъ епископовъ, отправившихся на Западъ съ известнымъ уже намъ посланиемъ къ папе Ливерию. На соборе въ Тиане, вызвавшемъ столь светлыя надежды на Востоке и состоявшемся подъ председательствомъ того же Евсевия, онъ лично присут–ствовалъ. Все эти факты падаютъ на время его пресвитерства; они показываютъ, что уже въ сане пресвитера Василий разсматривался, какъ крупная умственная сила, съ которой должны были считаться самые выдающиеся деятели его эпохи. Ставши епископомъ одной изъ важнейшихъ кафедръ Востока, занимавшей, какъ мы видели, географически центральное положение, Василий всемъ своимъ прошлымъ былъ подготовленъ къ тому, чтобы сделаться средоточиемъ разрозненныхъ догматическихъ партий Востока. Все главныя события, съ логической и исторической необходимостью приводившия Востокъ къ принятию единосущия, совершились на глазахъ его, и самъ онъ принималъ въ нихъ такое или иное участие; все деятели, выступавшие въ этихъ событияхъ, были ему знакомы. Лично неизвестный Афанасию, онъ скоро вступилъ съ нимъ въ письменное общение и поль–зовался его уважениемъ. Вероятно, вскоре же по вступлении на епископскую кафедру онъ получилъ отъ Афанасия письмо, извещаюицее его ο постановленияхъ алексадрийскаго собора 362 года, и авторитетъ великаго борца за правую веру, имя котораго теперь уже внсоко чтилось и на Востоке, принесъ ему не мало пользы въ техъ смутныхъ обстоятельствахъ, въ какихъ происходила его деятельность. Роль посредника между старшимъ поколениемъ никейцевъ и вновь возникающей никейской партией на Востоке навязывалась ему, такимъ образомъ, какъ бы самой историей.