История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

При этих словах три представителя Хизкии попросили командира говорить с ними не на иврите, а на арамейском – они понимали язык арамеев, как и большинство ассирийцев, которые служили во внешних частях империи. «Не говори с нами так, чтобы понимали люди на стенах», – попросили они. Но ассирийский командир отказался в резких и грубых выражениях: «Послание предназначено и для них тоже. Как и вам, им придется жрать свое дерьмо и пить собственную мочу».

Люди на стенах, предупрежденные царем не отвечать ни на какие угрозы, хранили молчание. Но предупреждение, сообщенное всему населению Иерусалима и подкрепленное ощетинившимися ассирийскими копьями, поколебало Хизкию. Он «порвал свои одежды» и – менее поэтично – отослал Синаххерибу в Лахис одиннадцать тонн серебра и почти тонну золота в качестве дани. Он также снял цепи с царя Экрона и отпустил его; вероятно, несчастный пошел в ассирийский лагерь, где должен был ответить на несколько очень трудных вопросов о том, как он позволил знати Экрона взять над ним верх.

На время это ликвидировало кризис. Синаххериб не простил Хизкию – но сейчас ему приходилось иметь дело с египтянами. Две армии встретились у Элтекея; детали битвы не сохранились, но, хотя египетская армия позднее отступила домой, Синаххериб не преследовал ее – что предполагает чрезвычайно тяжелую победу.

Однако теперь он мог, не отвлекаясь, уделить внимание восставшим городам на западе. Он осадил Экрон, который быстро пал, а затем вернулся назад к Иерусалиму.

Последовала осада, которая внезапно закончилась по какой-то непонятной причине, без победы ассирийцев. Синаххериб сделал все, что мог, чтобы заявить о победе – даже указал в своих надписях на подтверждающие ее детали, что ассирийские цари обычно делали только в случае малоуспешных кампаний.⁹

«Что касается Хизкии, еврея, я сравнял с землей города вокруг него при помощи боевых таранов и осадных машин, я отдал их царю Экрона; я взял двести тысяч его народа и животных без числа. Самого его, как птицу в клетке, я запер в Иерусалиме, его царском городе. Я возвел земляные укрепления вокруг города и вверг его назад в его беды. И ужасающее великолепие моего величия подавило его».¹⁰

Но все обстояло не совсем так. Когда Синаххериб ушел домой, в Ашшур, сняв осаду, иерусалимские стены все еще стояли, и город еще был жив.

Согласно Второй Книге Царств, ангел Господень ночью поразил смертью 185 000 солдат Синаххериба: «Когда люди поднялись на следующее утро, – говорит нам автор, – вокруг лежали мертвые тела. Поэтому Синаххериб, царь ассирийский, снял лагерь и ушел. Он вернулся в Ниневею и остался там».

Геродот передает несколько другую версию событий – то, что по его словам слышал от жрецов Египта: Синаххериб решил все бросить и отправиться домой, потому что ассирийский лагерь был переполнен мышами, которые «грызли колчаны, и луки, и рукояти щитов».¹¹

Войско Синаххериба страдало от нашествия грызунов и умирало в своих палатках. Это сочетание предполагает, что под стены Иерусалима явилась чума, и царь Ашшура ушел перед лицом нарастающего числа смертей.

Оказавшись дома, Синаххериб избрал своей столицей город Ниневею – положение, которое она удерживала весь остаток ассирийской истории. Здесь он построил новые дворцы, украсив их стены огромными рельефами с изображениями выигранных битв и осажденных городов. Город Иерусалим на рельефах не появился.

Годом позже в поле зрения ассирийского владыки опять попал Вавилон. Халдеи вскоре поняли, что марионеточный правитель Бел-ибни – это не Синаххериб, и управляли югом, как хотели. После того, как один-два ассирийских чиновника отправились проверить ситуацию, Синаххериб сам прибыл туда исправлять положение дел.