История эмоций

Второй пример: в 1912 году американский невролог Чарльз К. Миллс (1845–1930) выдвинул гипотезу, что за эмоции отвечает только правая половина мозга. Эта «гипотеза правого полушария» находила приверженцев еще и в 1970‐е годы, и проблема латерализации – вопрос, имеет ли каждое из двух полушарий мозга какие-то свои особые функции в смысле эмоциональной активности нейронов и как эти функции между собой сочетаются, – по сей день занимает дисциплину под названием «аффективная нейронаука» (affective neuroscience)[718]. Вполне возможно, что на Миллса оказали влияние те же пространственные представления, языковые образы и идеи об устройстве общества, что и на Джексона. Никто пока еще не исследовал этот вопрос, но не исключено, что представление о двух полушариях мозга, из которых левое ведает познанием, а правое эмоциями, являет собой вертикальную топографию Джексона, повернутую горизонтально. «Нельзя утверждать, – писал Миллс, – что это разделение функций является в каком бы то ни было смысле полным, но для некоторых высокоразвитых видов деятельности […] таких как язык, музыка, эмоции […] вполне вероятно – и в том, что касается языка, даже хорошо известно, – что одно полушарие, левое, играет ведущую роль»[719]

. В качестве доказательства Миллс указывал на «непроизвольные или взрывные приступы смеха или плача, а также один случай джексоновской эпилепсии со своеобразной аурой, характеризовавшейся смехом или улыбкой: поражение у этого пациента наличествовало в правой половине мозга»[720].

В принципе в те годы поражение, повреждение и связанное с ним отключение какого-нибудь участка мозга было в исследованиях мозга типичным медицинским индикатором: если тот или иной участок переставал функционировать и одновременно наблюдалось аномальное поведение, то считали, что между этими двумя фактами существует причинно-следственная связь, и делали вывод, что поврежденный участок и был ответственным за эту дисфункцию, или, соответственно, что в здоровом состоянии он отвечает за эту функцию. Это и сегодня широко применяемая экспериментальная процедура; мы о ней еще будем вести речь, а пока отметим лишь вот что: если мы говорим о власти пространственных представлений, языковых образов и стоящих за ними концепций устройства общества, то это не означает, что Джексон и Миллс не подкрепляли подобные свои гипотезы экспериментально или что они пришли к ним от экспериментов путем индукции. Однако сформированные под воздействием социально-культурных факторов оценочные представления о пространстве и метафоры всегда определяют, какие именно эксперименты ученый вообще станет проводить, по какой схеме он будет их осуществлять и что он в каждом случае будет измерять. Миллс мог так ошибиться и постулировать полностью несостоятельные гипотезы из‐за того, что в начале ХХ века методы измерения были примитивны.

7. Исследование эмоциональных реакций мозга

Примеры Джексона, Миллса и Ланге с его идеей «вазомоторного центра» показывают, как поиски эмоций снова и снова приводили экспериментальных психологов к головному мозгу. О том, что мозг может быть как-то связан с эмоциями, уже догадывались медики, наблюдавшие у себя в кабинетах пациентов, которые перенесли мозговые травмы и после этого демонстрировали ненормальные выражения чувств. Один яркий случай вошел в анналы истории медицины в целом и истории эмоций в частности: Финеас Гейдж. Он был бригадиром на строительстве железной дороги в штате Вермонт. В 1848 году в ходе подрывных работ произошел несчастный случай и Финеасу пробил голову железный прут длиной 1,1 м и толщиной 3 см: взрывом прут швырнуло с такой силой, что он вошел в череп под левой глазницей, вышел недалеко от темени и потом пролетел еще 15 метров. Несмотря на сильное кровотечение и заражение, Гейдж остался в сознании и выздоровел, только левый глаз у него навсегда перестал видеть. Но очень быстро друзья заметили, что он стал раздражительным и брюзгливым, одним словом, был «уже не Гейдж», и Джон Харлоу, его лечащий врач, записал, что Гейдж «стал капризен и подвержен перепадам настроения, все время строит планы будущих действий, которые, едва составив, тут же отбрасывает»[721]

. Гейдж потерял работу и впредь зарабатывал себе на жизнь, выступая на ярмарках как диковинка; тот железный прут у него всегда был при себе (ил. 20).

Ил. 20. Финеас Гейдж с железным прутом

Когда Гейдж умер в 1860 году в Сан-Франциско, Харлоу получил разрешение родственников на транспортировку его тела в Гарвардский университет для научных целей. Там Харлоу с коллегами изучили череп, после чего отправили его вместе с железным прутом в медицинский музей университета, где они заняли место в постоянной экспозиции.