История ересей

Приведенные тексты нуждаются в некотором согласовании друг с другом. Один из них ставит власть вязать и разрешать в зависимость от апостольскаго образа жизни; второй отрицает всякое значение участвующего в совершении таинства исповеди священника; третий как будто допускает исповедь простому мирянину. Возможно, что у вальденсов на грани XII–XIII вв. не было однообразной теории исповеди, но мне кажется естественнее другое объяснение. Утверждение, что действенность таинства зависит от Бога, не уничтожает признания необходимости неизбежного для сохранения его формы участия в нем пресвитера. Ведь точно так же позднее признание зависимости действенности евхаристии только от Бога не привело к устранению от участия в ее совершении пресвитера, напротив, оно подчеркивалось для оправдания принятия причастия от грешных клириков. Аналогичное явление перед нами и здесь, только на этот раз теория (по существу та же) выдвигается не в пользу клирика, а в пользу совершающего таинство исповеди вальденса, который для церкви равнозначен простому мирянину. Для Алана Лилльского вальденс-перфект был таким же laycus, как и всякий другой, и сказать, что следует исповедоваться перфекту, было все равно что посоветовать исповедь у любого мирянина. Ведь в его глазах апостольство было пустой и к тому же лицемерной претензией еретиков, никаких сакраментальных преимуществ им не дававшей. Поэтому он мог, особенно для более яркого выражения своей мысли, вместо waldensis сказать laycus. Но сами вальденсы это различали. — «Illis solis potestas ligandi et solvendi data est, qui doctrinam simul et vitam apostolorum servant»^{123}

. Если даже отнести эту фразу к римским священникам, т. е. прочесть ее так: Illis solis sacerdotibus

^{124}

и т. д., ее значение для понимания воззрений вальденсов не изменится. Раз они требовали апостольской жизни от исповедующего клирика, они тем более должны были требовать ее от совершающего таинство исповеди «мирянина». Высказывая это положение, они переносили центр тяжести на моральную ценность совершающего таинство (т. е. прибегали к аргументу, противоположному вышеразобранному разъединению таинства от совершающего его), и тем самым подставляли на место клира себя самих: «Meritum dat potestatem, non officium»^{125}. Этой мыслью оправдывалось заменившее прежний призыв к покаянию совершение исповеди в традиционных формах римской церкви членами братства.