История Европы. Том 2. Средневековая Европа

То же самое наблюдается и в изобразительном искусстве. Отсутствие портрета в средневековой живописи вплоть до довольно позднего времени объясняется, конечно, не мнимой «ненаблюдательностью» художников и не их «неумением» передать «лица необщее выраженье», но опять-таки установкой на типическое, общее, а не на индивидуальное и неповторимое. Живописец тяготел к воплощению непреходящих ценностей, и изображаемый им человек интересовал его не в качестве существа, пребывающего во времени, но в соотнесении с вечностью. Более пристальное вглядывание художников в предметный мир — и в лицо индивида — начинается в XIII в., т.е. в то самое время, когда Бертольд Регенсбургский развертывает свою «социальную антропологию».

Но должны были пройти еще два века, прежде чем возникнет семейный портрет в интерьере: семья становится предметом искусства. Человек отныне осмысляется не только как член коллектива, принадлежащий определенному социальному разряду, сословию, профессии, но и как глава или член семьи, основной общественной и хозяйственной ячейки.

Переход от средневековья к новому времени на уровне социальной и индивидуальной психологии ознаменовался возрастающей «приватизацией» и «интимизацией» элементарных человеческих отправлений. В этом отношении люди средневековья могут показаться современному цивилизованному человеку довольно примитивными: во время общей трапезы они вылавливали мясо руками из одной миски (в отличие от ножа вилка была довольно поздним достижением европейской цивилизации), пили пиво и вино из кубка, обходившего стол, суп хлебали из общего горшка; во многих случаях, особенно до XIV в., а в крестьянской среде и позднее, спали они в одной комнате и в одной постели (исключая монахов), подчас по нескольку человек, мужчины и женщины, взрослые и дети вместе, и дети нередко были свидетелями сексуальной жизни родителей, что никого не смущало; сохранилось множество изображений рыцарей, которых в банях моют молодые женщины; на одной из картин Брейгеля цикла «Крестьянская свадьба» видны мужчины, отошедшие помочиться к стене, возле которой пляшут многочисленные пары веселящихся, — короче говоря, «порог стыдливости» в то время пролегал не там, где мы ныне привыкли его видеть.

Но причина не в «примитивности» или «бесстыдстве» средневекового человека. Эмоциональная жизнь этих людей имела собственную структуру, и еще не была воздвигнута та невидимая стена аффектов, которая отделяет одно человеческое тело от другого. Личность еще как бы не замкнулась в изолированный «атом».

Процесс «приватизации» жизни наложил отпечаток и на устройство жилища. Долгое время семья, включавшая в себя в средние века наряду с мужем, женой и детьми слуг и служанок (даже в крестьянской среде), многочисленную челядь, оруженосцев, других военных слуг (у феодалов), учеников и подмастерьев ремесленника и т.п., жила в одной и той же горнице. Затем это единое помещение в более богатых домах начали разгораживать — но не на изолированные комнаты, а на выгородки, подчас образующие полуоткрытые анфилады покоев, и лишь в новое время появляются отдельные комнаты, в которых индивид мог на время уединиться. Эти изменения жилого помещения — опять-таки симптом отсутствия у средневекового индивида потребности остаться наедине с собой (если он не отшельник) и постепенно нараставшего стремления обособиться. Эти процессы «интимизации», отражающие сдвиги во внутреннем строе человеческой личности, по-разному и с неодинаковыми темпами протекали в различных слоях общества. Новые модели поведения задавались обычно высшими классами, а затем распространялись в толще общества. Старые формы быта дольше всего сохранялись в крестьянской среде, в которой коллективистские традиции оказались наиболее цепкими и медленнее шел процесс формирования личностного самосознания.

Нет оснований сомневаться в том, что средневековый человек представлял собой личность, и его христианское миросозерцание порождало исторически определенный тип персонализма. Но эта средневековая личность была сравнительно слабо индивидуализирована. Типизирующее, ориентированное на общее, на коллектив сознание чуралось подобной индивидуализации и с трудом с ней осваивалось. Как мы могли убедиться, средневековая личность — всегда социально определенная личность. Можно говорить о личности рыцаря и о личности монаха, о личности бюргера, купца, ремесленника, о личности крестьянина, и каждому из этих типов личности присущи свои особенности и формы поведения, свои способы самосознания.

Глава IV

КУЛЬТУРА ЦЕНТРАЛЬНОЕВРОПЕЙСКОГО И СЛАВЯНО-БАЛКАНСКОГО РЕГИОНОВ