История греческой литературы Том III

Флакк, уверяю тебя, ничего в эпиграммах не смыслит,Кто их забавой пустой или потехой зовет.Больше забавы у тех, кто пишет про завтрак ТереяЛютого иль про обед твой, беспощадный Тиест;Или как сыну Дедал прилаживал плавкие крылья,

Иль как киклоп Полифем пас сицилийских овец.Нет! нашим книжкам чужда напыщенность всякая вовсе,Сирмой безумной совсем Муза не грезит моя. — "Но ведь поэтов таких превозносят, восторженно хвалят". — Хвалят их, я признаю, ну а читают-то нас.

Таким образом, к началу новой эры (и даже гораздо раньше) поэты-эпиграмматисты завоевали себе такие же права, как эпики, лирики и драматурги; что же касается успеха у публики, то эпиграмматисты выходят даже на первые места.

Не так было в древнейшие времена, когда на литературном поприще не встречается поэтов, всецело посвящающих себя эпиграмме. Даже у Симонида Кеосского (VI-V вв. до н. э.) [77], под именем которого cохранилось много эпиграмм, этот вид поэзии был, так сказать, побочным, несмотря на то, что Симонид считался в древности выдающимся автором эпиграмм-эпитафий.

В развитии эпиграмматической поэзии после Симонида очень существен этап, к которому относятся стихотворения, приписываемые философу Платону (V-IV вв. до н. э.), чьи эпиграммы значительно разнообразнее и сложнее по содержанию, чем у его предшественников. В первую очередь обращают на себя внимание не эпиграммы на предметы и не надгробные надписи, а обращения к живым людям, в частности эпиграммы любовные, среди которых одна из лучших следующая (AP, VII, 669):

Смотришь на звезды, Звезда ты моя! О если бы был яНебом, чтоб мог на тебя множеством глаз я смотреть.

(Перевод С. И. Соболевского)

Не менее важно и проникновение в них философских сентенций, например (AP, IX, 51):

Все уносящее время в теченье своем изменяетИмя и форму вещей, их естество и судьбу.(Перевод Л. В. Блуменау)

Правда, философские сентенции встречаются и в более ранних эпиграммах, например у Эпихарма[78]

:

Мертв я; мертвый — навоз, а навоз возвращается в землю;Если ж земля — божество, сам я не мертвый, но бог.

Но все-таки подобные сентенции в эпиграмме получают полные права гражданства именно у Платона.

Одним из древнейших примеров сатирической эпиграммы служит эпиграмма по|эта Гегесиппа (первая половина IV в. до н. э.) на пресловутого мизантропа Тимона (AP, VII, 320), о котором говорит Аристофан в "Птицах" (ст. 1549) и в "Лисистрате" (ст. 808 сл.), и эпиграмма-пародия Кратета Фиванского (IV в. до н. э.) на эпитафию Сарданапалу (AP, XVI, 27).

Начиная со второй половины IV в. до н. э. тематика эпиграммы значительно расширяется; появляются своего рода краткие рецензии на произведения писателей, живописцев, скульпторов, используются мифологические темы, даются характеристики поэтов, философов. Особенное развитие получают эротические эпиграммы.

Три поэта — Асклепиад, Посидипп и Гедил — были крупнейшими представителями эпиграмматической поэзии III в. до н. э. Самым значительным из них был Асклепиад, родом с острова Самоса, от которого до нас дошло около сорока эпиграмм. Насколько можно судить по этому небольшому наследию, Асклепиада занимали преимущественно любовные темы, в разработке которых он проявляет и самое искреннее чувство, и подлинное мастерство. Все его эпиграммы, будь то любовная сценка, или размышление о своей собственной судьбе, или эпитафия — необыкновенно изящные и яркие картинки. Одна из таких картинок — приготовление к пирушке, для которой надо закупить на рынке провизию и цветы, а по пути зайти за гетерой, — принадлежит к самым очаровательным произведениям греческой поэзии (AP, V, 185):