История греческой литературы Том III

Надписи из храма Аполлона, приводимые Геродотом, сходны между собою и по формулировкам, и по стихотворному размеру — дактилическому гексаметру, тому самому метру, какой применялся в "Илиаде", "Одиссее" и других этических поэмах. Надо также отметить, что в эпиграммах на предметах говорящим лицом обычно бывал самый предмет, на котором делалась надпись. Этот прием, как и стихотворный размер — гексаметр — удержался во многих надписях позднейших времен, когда вместо сухих формулировок в надписях на предметах появляется и лирический элемент, как, например, в эпиграмме на бесшумном водоподъемнике, украшенном статуей бога Пана (AP, IX, 825).

Пана, меня, не любя, даже воды покинула Эхо.

Пан жалуется здесь на неудачу в ухаживании за нимфой Эхо в тоне подлинной любовной лирики, что является одним из признаков позднего происхождения этой простой и шутливо-трогательной строчки.

Личный элемент, который виден в этой надписи, имеет чрезвычайно важное значение в развитии эпиграммы, указывает на переход ее от стойкой эпической формы и, так сказать, регистрационного характера в особого рода лирическую поэзию, осложненную во многих случаях драматическими элементами, как, например, в эпиграмме поэта Посидиппа на статую Лисиппа "Случай" (AP, XVI, 275), написанной в форме диалога между статуей и зрителем, или же в разговоре поэта Филодема с красавицей (AP, V, 46) — эпиграмме, уже совершенно утратившей признаки "надписи".

Такая эволюция эпиграммы, превращающейся из надписи в короткое стихотворение, посвященное какому-нибудь предмету или случаю, теснейшим образом связана и с изменением стихотворного размера: наряду с простыми гексаметрами в эпиграммах появляется и соединение гексаметра с пентаметром, то есть так называемое элегическое двустишие, или элегический дистих, который становится и навсегда остается излюбленной формой античной эпиграммы как у греков, так и у римлян. До нас дошло множество эпиграмм, где такое двустишие служит для краткого выражения какой-нибудь законченной мысли, разделенной на основное положение и вывод из него, как, например, в эпиграмме Анакреонта (AP, VII, 160):

Мужествен был Тимокрит, погребенный под этой плитою:Видно не храбрых Арей, а малодушных щадит.(Перевод Л. В. Блуменау)

В связи с расширением кругозора эпиграмматической поэзии все больше и больше разнообразятся применяемые в ней стихотворные размеры: помимо гексаметра и элегического дистиха в эпиграммах начинают использовать ямбы и другие метры, порою чрезвычайно запутанные и сложные, как, например, в эпиграмме Феокрита на статую драматурга Эпихарма (AP, IX, 600), где стихи состоят из чередующихся усеченных трохаических тетраметров (ст. 1, 5 и 9), адонических стихов с анакрузой (четные стихи) и ямбических триметров (ст. 3 и 7):

Здесь звучит дорийцев речь, а этот муж был Эпихарм,

Комедии мастер.И лик его, из меди слит, тебе, о Вакх,В замену живогоВ дар приносят те, кто здесь, в огромном городе живет.Ты дал земляку их

Богатство слов; теперь они хотят тебеВоздать благодарность.Много слов полезных он для жизни детям нашим дал, — За то ему слава.(Перевод М. Е. Грабарь-Пассек)

К таким же сложным по стихотворной форме, а еще более по содержанию, относится приписываемая Феокриту эпиграмма-загадка "Свирель" (AP, XV, 21), в которой попарно укорачивающиеся дактилические строчки придают всему стихотворению форму музыкального инструмента из укорачивающихся параллельных дудок, что и служит отгадкой этого фигурного стихотворения.

Итак, возникнув из краткой надписи на предмете, сделанной гексаметром, эпиграмма постепенно обращается в небольшое стихотворение, говорящее о какой-нибудь вещи, лице или событии в убедительной немногословной и яркой поэтической форме. Разумеется, ставить какие-нибудь строгие границы размеру эпиграммы невозможно: величина ее всецело зависит от темы, но в пределах выбранной темы она должна быть как можно более краткой. Это прекрасно понимали выдающиеся авторы античных эпиграмм, протестуя против чисто формального требования некоторых критиков, настаивавших на краткости эпиграммы независимо от ее содержания:

Вовсе не длинны стихи, от каких ничего не отнимешь,А у тебя-то, дружок, даже двустишья длинны, —

говорит римский эпиграмматист Марциал какому-то поэту, осуждавшему его за длинные эпиграммы [73].