История и сага

Датский конунг Свейн, потерпев поражение в битве с норвежцами, явился под чужим именем (он назвал себя Vandráðr — «Находящийся в беде») к ярлу Хакону и просил помочь ему спастись. Ярл послал его к своему другу, бонду Карлу, и тот хорошо его принял. Карл узнал конунга, но не подал вида, жена же его, не ведая, кого она принимает, стала распространяться о том, что у них, дескать, несчастливый конунг, хромой и трус к тому же. Vandráðr возразил ей: если конунг невезучий в битвах, это не значит, что он трус. Трусость — личное качество, тогда как везение, счастье не зависят от одного человека и могут ему изменить, несмотря на его волю и мужество. Трус достоин лишь презрения, а человек, от которого отвернулась судьба, заслуживает сочувствия и может рассчитывать на помощь, ибо утрата удачи ставит его в трудное положение (на что и указывает принятое Свейном имя Vandráðr). Счастье может еще и вернуться. Когда жена Карла отняла у гостя полотенце, серединою которого он вытирал руки, обвинив его в грубых манерах, Vandráðr воскликнул:

— Я еще вернусь туда, где смогу вытирать руки серединою полотенца! (Har. Sig., 64).

Когда это действительно произошло и Свейн вновь утвердился на датском престоле, он наградил Карла и сделал его «большим человеком», но отказал ему в просьбе оставить при нем его прежнюю жену, сказав, что даст ему лучшую и более умную. Если ситуация, в которой оказался конунг Свейн, оценивается как отсутствие удачи, то о ярле Хаконе, спасшем его от смерти, говорили, что на его долю выпала величайшая удача.

Везение достойного человека никого не удивляет, но иногда оно выпадает на долю недостойного. Так, во всяком случае, рассуждает Олаф Харальдссон в сцене крещения его сына. Ребенок родился у его служанки, но приближенные конунга знали, кто мог быть его отцом. Так как новорожденный был слаб, с крещением не следовало медлить, однако никто не решался разбудить почивавшего конунга, и скальд Сигхват сам дал ему имя Магнус. Утром конунг упрекал Сигхвата, что он окрестил ребенка без его ведома, выбрав имя, не принадлежавшее к числу родовых имен королевской семьи. (Именам скандинавы придавали величайшее значение!) Сигхват возразил, что он назвал так мальчика по Карлу Великому (eptir Karla-Magnúsi), которого считает величайшим в мире человеком. Конунг:

— Ты удачливый человек и не удивительно, когда удаче сопутствует мудрость. Странно, однако, что иногда удача сопутствует глупцам и неумные советы оборачиваются удачными.

После этого конунг был очень доволен (ибо имя, которое носил такой человек, как Карл Великий, сулило ребенку удачу), и Сигхват остался в милости (Ól. helga, 122).

Одного и того же человека могут попеременно постигать удача и неудача. Так было с ярлом Хаковом, который правил Норвегией до приезда в нее Олафа Трюггвасона. Снорри пишет, что ярл был настоящим предводителем, удачливым в достижении победы и уничтожении своих врагов. Когда ему удалось разгромить викингов из Йомсборга, один из них, спрятавшись на корабле, застрелил из лука сидевшего рядом с ярлом знатного человека. Стрелявшего нашли: он стоял на коленях, так как ступни ног у него были отрублены. Он спросил, в кого попала его стрела, и узнав, что убитый не ярл, воскликнул:

— Значит, моя удача меньше, чем я желал.

Его убили со словами:

— Достаточно большое несчастье, и большего тебе уже не причинить (Ól. Tr., 42).

Посланная в ярла стрела не попала в него, такова была его удача.

Снорри добавляет, что, как «рассказывают» (тем самым он не ручается за достоверность сообщения), для достижения победы над считавшимися непобедимыми викингами из Йомсборга ярл Хакон принес в жертву своего сына. Видимо, существовали средства воздействия на судьбу или, лучше сказать, средства, способствовавшие ее выявлению. Но впоследствии ярлу перестало везти: о жалкой смерти его от руки собственного раба рассказано выше. «Жестокая судьба [„не-удача“, „не-судьба“], что подобный вождь так умер», — замечает Снорри (Ól. Tr., 50).

Ярл Хакон вызвал ненависть бондов и утратил всякую популярность вследствие развращенности, толкавшей его на захват чужих жен и дочерей. Однако главную причину «не-счастья» Хакона Снорри усматривает в том, что «наступило время, когда язычество и идолопоклонство были осуждены и на их место шли святая вера и правильные обычаи» (Ól. Tr., 50).

Очевидно, судьба, всесильная, по мнению Снорри, в эпоху язычества, утрачивает свое могущество перед лицом христианства. Как видим, ему известны и «субъективные», и «объективные» условия действия судьбы, но, признавая превосходство христианского божественного провидения над языческой судьбой, он по-прежнему придает ей самое серьезное значение.