Как ни прискорбно это сознавать, в любом человеческом обществе имеется «социальная ниша», в которой сосуществуют сам яд, люди, которые им пользуются, и те, что становятся его жертвами. Древний Рим не стал исключением из общего правила. Скажем больше: «вечному городу» самой судьбой уготовано было стать испытательным полигоном, на котором профессиональные отравители могли щегольнуть своим мастерством. Просто удивительно, почему в Риме, где любой греческой или восточной безделушке был обеспечен шумный успех, токсические вещества, ввозимые из тех же областей, не пользовались равной степенью благосклонности. Впрочем, специалистами по части ядов и противоядий выступали сами чужеземцы.
На первых порах немногие посвященные отказывались обнародовать составы снадобий, которые могли быть использованы в преступных целях, но постепенно некоторые рецепты становились достоянием все большего и большего числа людей. Галена и Диоскорида, к примеру, за язык не нужно было тянуть; они даже составили классификацию ядов. Самоуверенный Гален утверждал, что всегда сумеет определить, заболел ли его пациент естественным путем или же был отравлен. К примерам, которые он приводит, необходимо все же относиться с известной долей скепсиса. Так, по словам Галена, морской заяц является разносчиком яда и «способен вызвать кровохарканье, сопровождающееся кашлем и стеснением в груди».
Три столетия спустя после основания Рима в законе Двенадцати Таблиц появляется первое упоминание о правонарушениях, связанных с употреблением яда.
В консульство Валерия Флакка и Марка Гая Марцелла по Риму прокатилась волна скоропостижных смертей; весь город был в панике. Неужели началась новая эпидемия чумы, которой столица периодически подвергалась? Власти и рядовые граждане без устали судили да рядили, пока наконец какой-то раб не нашел ключ к разгадке. Он рассказал о существовании тайного общества, в которое входило более двадцати распутных матрон. Преступницы обычно собирались у одной из подруг и втайне изготавливали отравленные напитки, которыми поили тех, кто им чем-нибудь не угодил, или родственников, если ждали от них наследства.
Женщин арестовали и допросили, но они всеми силами отпирались, утверждая, что сообща варили лекарства и затем раздавали их обездоленным. Желая доказать свою правоту, обвиняемые in anima vili[6]
предложили испытать действие зелья на себе. Судьи пошли преступницам навстречу и действительно получили убедительное доказательство. Только вот матронам оно стоило жизни. Сообщников арестовали и приговорили к пожизненному заключению в тибуртинской тюрьме — наказание еще более тяжкое, чем смерть от яда.В эпоху Суллы в связи с политическими неурядицами увеличилось число отравлений и был издан закон Корнелиев, ставивший отравителей на одну доску с самыми гнусными убийцами и грозивший им смертной казнью. Та же участь ждала поставщиков наркотиков и шарлатанов всех мастей, наводнивших Рим. Семпрония, сестра Гракхов и жена Сципиона Эмилиана, прозванного Сципионом Африканским, отравила своего милого муженька. Каталина, крайне сомнительный тип, ни минуты не колеблясь расправился с помощью яда с собственным сыном; заговорщик был без ума влюблен в Аурелию Орестиллу, а щенок оказался досадной помехой их союзу. «Покончив с постылым отцовством, он преподнес это преступление в дар своей новой жене», — писал один из современников Каталины.
В перстнях, найденных во время раскопок в Помпеи, сохранились остатки яда: в огромных оправах содержалась доза, которой можно было убить быка. Этот тайник, как мы знаем, служил последним прибежищем тем гордецам, которые ни за что не хотели сдаваться врагу живыми.
С установлением Империи яды становятся важным фактором в политической жизни государства. Самые важные имперские чиновники и члены магистратуры не гнушались пользоваться ядами в борьбе со своими старыми и новыми соперниками.
Отрава мерещилась повсюду — даже там, где ее не было в помине. В частности, греческий историк Дион Кассий обвинил Ливию, третью и последнюю жену императора Августа, в том, что она отравила своего супруга. Ливия, еще будучи замужем за бывшим сподвижником Помпея, стала любовницей Августа, который, успев уже дважды овдоветь, был как раз женат на Скрибонии. Последняя успела родить своему третьему мужу дочь Юлию, после чего ее окончательно оттеснила на задний план Ливия.
Ливия делала вид, что слепо повинуется воле деспота, но на самом деле была страстной интриганкой и лелеяла в душе честолюбивые мечты. Она обладала умом, хладнокровием и бесчувственностью, которым позавидовал бы любой политик. При необходимости она могла даже сыграть роль uxor facilis[7]
, или куска роскошной плоти, в постели своего престарелого супруга. Все усилия Ливия направляла на то, чтобы сохранить влияние на императора, ведь эта неприметная на первый взгляд женщина держала в своих руках бразды правления Империей.