История Индии

Доходы в казну тотчас возросли. Средства передавались Аурангзебу в Декан и помогали финансировать его вендетту против маратхов. Император так обрадовался, что переименовал своего канцлера в Муршида Кули-хана в честь одного уважаемого чиновника, организовавшего сбор налогов в Декане после захвата этой земли Шах-Джаханом. Кроме того, Аурангзеб поддержал авторитет своего дивана перед лицом субудара, или тубернатора Бенгалии. В результате Муршид Кули-хан стал занимать обе должности. Он покинул Дакку, чтобы найти новую столицу «Муршидабада». В течение двадцати лет, которые прошли после смерти Аурангзеба, пока императоры в Дели возвышались и падали, он продолжал поставлять десятки миллионов рупий в казну. Император Фаррухсияр, ответственный за столь ценный для Компании фирман, признал его губернатором, а Мухаммед-шах утвердил его зятя в качестве наследника. Во всем, кроме имени, Муршид Кули-хан был первым набобом Бенгалии и основателем независимого царства.

Его зять «правил» с 1727 по 1739 год. По мнению руководителей Компании^{312}

, то была «эра порядка и хорошего управления». Хорошее правление продолжалось и при набобе Аливарди-хане (1740–1756). Но после унижения Моголов Надир-ханом налоги Бенгалии, разумеется, перестали поступать в Дели. Более того, с тех пор как Аливарди-хан оказался узурпатором, перед ним возникли другие сложности, прежде всего со стороны маратхов. В 1740-х годах Бхонсле из Нагпура почти ежегодно совершали налеты на территорию Бенгалии, опустошая все на своем пути до врат Муршидабада. Они заставили британцев в Калькутте построить «ров маратхов» вокруг своего поселения. На самом деле маратхи никогда не пересекали реку Хугли, не говоря уж о рве, а в 1751 году набоб Ориссы выплатил за них откупные. Но вкус к «финансовому терроризму», сначала со стороны маратхов, а затем набоба, когда тот готовился выступить против них, послужил причиной больших трудностей. Этот беспорядок, а также безопасность, обещанная защитой Калькутты, льготные тарифы и другие благоприятные условия торговли, оговоренные в фирмане, вызвали быстрый и незапланированный рост анклава Компании в Калькутте. Якорная стоянка и поселок 1690 года к 1750-му стал деловым городом-портом в Бенгалии с населением 120 000 человек. Гравюры того времени изображают величественные особняки на берегу, террасы и городские постройки с колоннами и фронтонами. Не видны менее благополучные районы, которые в Мадрасе называли «Черным городом», где проживало и работало большинство населения.

Успех Калькутты для Аливарди-хана, набоба Бенгалии, был и возмутительным, и привлекательным. Но мудро предпочтя золотые яйца жирной несушке, которая их откладывает, он относился к британцам столь же справедливо, как и к другим чужеродным колониям — французских и голландских торговцев. Он требовал от них дополнительных, но всегда обсуждаемых дотаций. Его преемник и внук, Сирадж ад-Даула, оказался меньшим консерватором, даже «в наибольшей степени неблагоразумным». За год он отвратил от себя чиновников своего деда, высших заминдаров, главных банкиров и все европейские торговые компании. «Главным его достижением была надежда, которую он подарил французам, что англичане в Бенгалии победят»^{313}. Принимая во внимание, что Семилетняя война могла вот-вот ввергнуть европейцев в глобальное противостояние, это был несомненно подвиг. Сирадж прославился как человек, вызвавший гнев не одной самоуверенной торговой компании, но всех наглых торговцев.

Это должно было превратить его в героя национального возрождения. Но Сирадж не нашел достаточной поддержки даже среди неистовых ревизионистов Бенгалии, возможно, потому, что изгнание британцев не было с его стороны преднамеренным. Его требования — касательно выдачи нескольких беженцев, искавших убежища в Калькутте, сноса несогласованных укреплений вроде «рва маратхов» и отказ от торговых льгот, не прописанных в фирмане — не были ни безрассудными, ни новыми. Желание разрешить эти вопросы или получить взятку могли бы вполне его удовлетворить. Но контакты между новым набобом и европейскими компаниями были весьма скудными, а управляющий совет в Калькутте держался крайне инертно и утопал в самодовольстве. «Так проявляется непостоянство времен, — вспоминал некий генерал-адъютант, — и суровые меры не считались необходимыми»^{314}. Город сам по себе давно уже перерос стены Форт-Уильяма и, вероятно, не имел защиты. Когда Сирадж появился на другой стороне рва маратхов с большой армией, британцы пришли в замешательство. Сирадж воспользовался этим и напал.