История Индии

Эти взгляды с тех пор пересматривались. Утверждают, что «хаос» и «вакуум» частью были делом рук самой Компании, частью изобретением ее защитников, а частью — результатом неверного прочтения истории Индии. Нет достаточных доказательств экономического спада в конце XVIII века. Уже отмеченная живучесть рынка прав на сбор налогов и коммерческих концессий больше подтверждает динамизм, чем упадок. Местные режимы не противоречили политическим и культурным традициям Индии. А могущественные государства-наследники — Бенгалия, Хайдарабад (Низам), Пуна (пешвы), Майсур (Хайдар Али) и Лахор (сикхи) — значительно окрепли под властью Моголов, перед тем как исчезнуть или сдаться растущим амбициям Компании.

Экспансионистские притязания в контексте глобального империализма часто объясняют алчностью. Упор делается на удачу, выпавшую на долю отдельных людей Компании, так называемых «набобов», и на эксплуататорский характер политики, насаждавшейся их начальством. Свидетельств удачи множество, особенно среди обвинений возмущенных и завистливых соотечественников из Англии. Систематическая эксплуатация, которую сложно измерить, выводится из многочисленных примеров индийского протеста и связывается с голодом 1770 года, от которого вымерла четверть населения Бенгалии.

Но в Индии, где государственные сборы были основной статьей дохода правительства и где частные состояния едва ли отличались от государственных, алчность британцев привлекала намного меньше внимания, чем в Англии. При поздних Моголах, как и при их «Великих» предшественниках, власть и влияние зависели от завоеваний и доходов с земель. Алчность была неотъемлемым инструментом как управления, так и коммерции. Получившие власть купцы легко приспосабливались к новым обстоятельствам, не испытывая конфликта интересов. И хотя трудно доказать, что Компания или ее служащие исповедовали высокие идеалы, не менее трудно доказать, что их индийские соперники имели иные побуждения.

Отличало британцев ощущение чужеродности. Раса, вера, культура и цвет кожи свидетельствовали об инакости не менее, чем тщательно разработанное национальное самосознание. Все это вызывало поразительные противоречия. Вдобавок политика британского правительства часто вступала в разногласия с курсом лондонских директоров Компании, указания из Лондона (даже если они достигали Индии вовремя) зачастую игнорировались управляющими в Калькутте, а интересами Калькутты часто пренебрегали дочерние компании в Мадрасе и Бомбее. Трудно было определить четкий курс. Особенный и противодействующий характер британской экспансии — убедивший многих — был таков, что владычество казалось случайным. Но если согласованность отсутствовала, сплоченность оставалась. Несмотря на возможность личного обогащения и проиндийские интересы «брахманизированных» ученых вроде сэра Уильяма Джонса, верность полку службе, компании, короне и стране оказывалась крепче. Британское правление явилось настолько же невосприимчивым к индийской ассимиляции и раздробленности. насколько оно было бесспорным в период кризиса наследования. Власть была постоянной, вассальная зависимость — прочной. Здесь таился источник силы, более убедительный, чем экономическое преимущество и военная выучка. Ни один претендент на власть в Индии не мог сформировать столь единый фронт. Ни один иноземный захватчик не мог столь долго представлять собой угрозу.

Повторный захват Калькутты Клайвом и Уотсоном в конце 1756 года, их атака на соседний французский Чандернагор в начале 1757-го и победа Клайва при Плесси в июне 1757-го в то время привлекли к себе мало внимания в Дели, хотя позже стали считаться важными вехами «колонизации». Бенгалия давно избегала имперского надзора, а драчливые европейские торговые компании все еще казались второстепенными и паразитирующими придатками в иерархии Великих Моголов. Более того, «славные двести дней», которые праздновали британцы, совпали с зимой еще большего позора для императора Моголов, так как в январе имперская столица была захвачена более традиционным врагом в лице Ахмад-шаха Абдали. Абдали, афганец из клана Дуррани, шел по следам копыт всадников с окраин Гиндукуша, наподобие Махмуда Газневи и Мухаммеда Гури. Нападение на Дели стало кульминацией его четвертого вторжения в Пенджаб, большую часть которого он до этого отнял у губернатора Моголов и откуда уже завоевал Кашмир.