История Индии

Но, по крайней мере, можно согласиться с тем, что Сипайское восстание началось в войсках Ост-Индской компании. Оно было не первым. Накануне битвы при Баксаре, случившейся столетием раньше, сипаи отказались повиноваться и были жестоко наказаны Гектором Манро. В 1806 году при Веллоре, в Тамилнаде, новые требования к униформе и указание носить на головном уборе значок из кожи (что неприемлемо для индусов) привело к восстанию в мадрасской армии. И, как уже говорилось, во время бирманской, синдской и пенджабской кампаний сипаи несколько раз устраивали бунты, поскольку «чужеземная служба» лишала их кастовой принадлежности.

В 1857 году, вскоре после того, как Дальхузи остудил все еще тлевшее недовольство по поводу «чужеземной службы», бенгальских сипаев начало беспокоить другое посягательство на их верования. Патроны для новых ружей хранились в бочонках со смазкой, предположительно содержавшей свиной и говяжий жир. Кроме того, патроны еще и требовалось скусывать зубами. Для почитающих коров индусов и для неприемлющих свинины мусульман новая амуниция была столь же отвратительной, как если бы ее обваляли в экскрементах, и столь же смертельной, как если бы ее отравили цикутой.

Хотя вызвавшие протест патроны довольно быстро заменили, теперь вся амуниция казалась подозрительной, как и продовольствие — мука и растительное масло. Однажды пойманным на нечестивости, британцам приходилось следить за каждой мелочью, чтобы не оскорбить обычаи сипаев. Ведь так можно было лишиться возможности обращать последних в христианство. В самой Бенгалии мятеж из-за патронов был с легкостью подавлен в феврале 1857 года, но его отголоски распространялись повсюду, множились и набирали силу.

Свидетельства об организованной подготовке восстания неубедительны. Организатором стало недоверие, вдохновителем — британская черствость. В гарнизоне Мирута — важного города в 60 километрах от Дели — британцы особенно жестоко обошлись с 85 солдатами, отказавшимися стрелять новыми патронами. Они были публично унижены перед гарнизоном. На следующий день их сослуживцы восстали, требуя освободить товарищей из заключения. Они принялись ломать оружие и убивать живших в городе европейцев. Начинался май, жаркий месяц в засушливой провинции. Сухие, как трут, гарнизонные казармы из прутьев и соломенные крыши офицерских домов запылали, подожженные в порыве ярости.

Во многих английских описаниях событий того времени фигурируют образы трута и искры. В Мируте был зажжен огонь, который расплескался пожаром по иссохшей долине Ганга и глубоко забрался в лесные заросли центральной Индии. Никто не знал, где в очередной раз вспыхнет пламя мятежа. Даже потушенное, оно разгоралось вновь. Представляя мятеж как национальное бедствие, стремятся показать его особенность. Что еще можно сказать, когда с тупой жестокостью и без всякой видимой цели убивают своих и чужих, невинных очевидцев, женщин и детей?

Мятежники, однако, понимали цель пожара. Из Мирута первые недовольные двинулись сразу на Дели, к высшей власти Великого Могола. Бахадур-шах Зафар (Бахадур Шах II), 82-летний старец, занимал Красный форт Шах-Джахана последние 20 лет. У царя не было ни подданных, ни войска. Да если бы вдруг те и появились, его положение вряд ли бы улучшилось. Тем не менее его британских тюремщиков перехитрили, задавили числом и вышвырнули из города. Когда местные сипаи присоединились к тем, что пришли из Мирута, царю оставалось только их поддержать. Но если Великому Моголу не было пользы от повстанцев, то для повстанцев одобрение Великого Могола значило очень многое — оно преобразило восстание. За несколько часов полковая смута обернулась политическим мятежом, бросавшим вызов режиму на законных основаниях. «Не оставалось ни малейшего сомнения в том, что мятежники захотят избавиться от иноземных правителей и восстановить старый порядок, которого царь Делийский был законный представитель»^{355}.