«Однажды, когда ему [Гитлеру] был зачитан вполне объективный доклад, показывающий, что еще в 1942 году Сталин сможет собрать от одного до одного с четвертью миллиона свежих войск в регионе к северу от Сталинграда, не говоря уже о полумиллионе человек на Кавказе, и представивший доказательства того, что российское производство фронтовых танков составляет не менее 1200 в месяц, Гитлер бросил на читавшего уничтожающий взгляд, и со стиснутыми пальцами и пеной в уголках рта запретил ему впредь произносить такую идиотскую чепуху»[205]
.Возможно, Гальдеру следовало держать свои мысли при себе. В итоге он оказался в концентрационном лагере[206]
.Вместо этого Гитлер начал планировать новые наступления. Он все еще был одержим идеей захватить Сталинград, центр русской оружейной промышленности и «образцовый» город коммунизма, оккупировать нефтяные месторождения на Кавказе и нанести поражение советским войскам, что позволило бы раз и навсегда сломить их. План сражения был назван «Синий код». Вместо фронтальных атак Москва и Ленинград должны были быть окружены, отрезаны и уничтожены голодом.
Вперед, в следующий бой…
К весне 1942 года количество немецких танковых дивизий было увеличено с 19 до 25, хотя на их вооружении оставались танки модели 1941 года, которые по-прежнему уступали русским Т-38[207]
. Немецкая армия пополнилась тремя венгерскими дивизиями, 12 румынскими, три дивизии прибыли из Италии, две из Финляндии и три из Словакии, хотя венгры и румыны иногда казались более заинтересованными в ссорах друг с другом, чем в сражениях с русскими. Удивительно, но 50 000 русских, которые, разочаровавшись в советской власти, либо взбунтовались, либо дезертировали, были сведены в отдельную дивизию, хотя немцы не хотели предоставлять им много боевой техники.Однако моральный дух и уверенность в себе основных групп немецкой армии – офицерского корпуса и старших унтер-офицеров – были сильно подорваны разочарованиями кампании 1941 года и ужасами страшной зимы. В России сейчас находилось 2 млн немецких солдат, и их письма домой отражали охватившее их уныние, а в некоторых случаях и отчаяние. «Вы не можете быть уверены в том, что Иван мертв, только потому что ему оторвало ноги или кто-то воткнул ему штык в кишки, – писал один из офицеров вермахта семье. – Если у него остались рука и винтовка в пределах досягаемости, он перевернется и выстрелит вам в спину, как только вы пройдете мимо него»[208]
. Дома, в Германии, немецкий народ начинал понимать, что отправка на Восточный фронт была почти смертным приговором.Тем не менее, весной 1942 года вермахт подтянул ремни и отправился в бой, как приказал Гитлер. Это была все еще самая мощная армия в мире, и тем летом она испытала очередной прилив сил, пробиваясь на юг, с развевающимися вымпелами над командирскими танками, вдоль Дона и Волги до Грозного, в сторону нефтяных месторождений на Кавказе и, прежде всего, к Сталинграду. Поначалу, когда немецкие колонны мчались по степям, победа следовала за победой, и это было похоже на повторение лета 1941 года. Русские были необстреляны, плохо обучены, неумелы в маневрировании и несли огромные потери. В том году 500 000 пленных были отправлены в Германию в качестве рабочей силы. В августе Гитлер доверительно сообщил фельдмаршалу Эриху фон Манштейну: «С русскими покончено». Как описывает наступление Алан Кларк: