История инвестиционных стратегий. Как зарабатывались состояния во времена процветания и во времена испытаний

Однако в конце 1939 года, задолго до блицкрига, цены на акции начали предвосхищать ошеломляющие победы 1940 года. К 1940 году и в течение 1941 года немецкая экономика процветала за счет военного производства. Продовольствие было в изобилии, поскольку Германия грабила оккупированные страны; безработица практически отсутствовала, а прибыль росла благодаря дешевому принудительному труду французских, польских и голландских пленных.

Рост цен (на фондовом рынке) был стремительным до января 1941 года, когда рынок приостановился, но три месяца спустя произошел еще один новый вертикальный всплеск, который начался еще до «Барбароссы». Интересный вывод заключается в том, что к поздней осени 1941 года берлинский рынок каким-то образом почувствовал, что удача Гитлера, его непогрешимость, исчезают и что военный импульс Германии достиг своего пика. Вермахту предстояла кровавая битва. Советская контратака, отступление, зима 1941–1942 годов с ее ужасными лишениями еще не наступили.

Как вести о застопорившемся наступлении и тягостное ощущение русских пустошей дошли до Отечества? Фронтовикам было разрешено писать письма домой, но почта строго цензурировалась. До весны и лета 1942 года практически не было ротации частей в Германию на время отпуска, а военные новости в газетах и по радио строго контролировались. Газеты и официальное радио не упоминали о том, что наступление в России застопорилось, что не хватает зимнего обмундирования или о трудностях, причиняемых людям и технике лютым холодом даже в октябре и ноябре.

Совсем наоборот. Пресса описывала подвиги и непрерывные военные успехи как в России, так и в пустынных кампаниях. Жизнь в Берлине и других больших городах была богатой и насыщенной, когда начался рождественский сезон. Было много денег и еды[158], а немцев призывали писать своим храбрым солдатам и вспоминать их доблесть в Рождество. Знал ли кто-нибудь, кроме фондового рынка, о реальном положении дел? Конечно, некоторые генералы подозревали. Как будет показано впоследствии, год спустя Берлин превратился в стерильный, управляемый фондовый рынок под контролем государства.

В течение 1940 и 1941 годов некоторые нееврейские немецкие богатства, владельцы которых критически осознавали происходящее, покидали страну. Это было непросто. Перевести золото и драгоценности в Швейцарию было несложно, но вывезти серьезные суммы денег было совсем другим делом. Во-первых, существовал валютный контроль и налоги. Во-вторых, эти действия считались непатриотичными и почти что государственной изменой. Существовала коррупция в центральном банке и министерстве финансов, и вы брали ответственность за свою жизнь в свои руки, когда делали этот шаг. Тем не менее, швейцарские банкиры утверждают, что капитал действительно уходил на процентные банковские счета в Цюрихе, Буэнос-Айресе, Мадриде и Сантьяго, где и оставался до конца войны. Послевоенные записи показывают, что к 1943 году некоторые нацисты – на всякий случай – также тайно отправляли деньги в Южную Америку.

К февралю 1942 года русское контрнаступление выдохлось. Сибиряки понесли большие потери, а жестокий холод измотал даже их. Когда весной 1942 года вернется теплая погода, немецкая армия снова перейдет в наступление, и танки под с развевающимися боевыми вымпелами пронесутся по степям. Но непобедимость, которая казалась столь ценной для немецкого фондового рынка, закончилась мрачной зимой 1941–1942 годов и больше никогда не вернулась. Тем временем на другом конце света великая война с Японией должна была начаться с самой драматичной, дерзкой и успешной внезапной атаки в истории.

Глава 7

Чудеса в Коралловом море и Мидуэй: Япония и Америка

На другом конце света Япония внимательно следила за событиями в Европе. Она уже давно чувствовала себя уязвимой из-за отсутствия у нее колоний и надежной сырьевой базы. Она возмущалась богатыми владениями колониальных держав в Азии и считала, что ее судьба – доминировать на Дальнем Востоке. Теперь, когда европейские державы отвлечены, а Соединенные Штаты, очевидно, исполнены изоляционистских настроений, японцы считали, что появилась хорошая возможность захватить необходимые территории и ресурсы.

В январе 1941 года премьер-министром Японии был принц Коноэ, утонченный человек, которого Черчилль назвал «мудрым государственным деятелем»[159]. Он много путешествовал и считал, что вступление Японии в войну с Соединенными Штатами было бы серьезной ошибкой. Сам император и королевская семья не были в восторге от войны с Западом. Они восхищались английской монархией, сочувствовали ей и копировали британские традиции. Например, на кораблях императорского флота обед в западном стиле подавали стюарды в белой униформе под звуки оркестра. Кроме того, Япония поддерживала тесные отношения с банками Моргана, которые аристократия не хотела разрывать. Морган выступал гарантом крупных международных облигаций для Японии в трудные времена после землетрясений.