История инвестиционных стратегий. Как зарабатывались состояния во времена процветания и во времена испытаний

В Бельгии все было по-другому. Рейхскомиссар, генерал барон Александр фон Фалькенхаузен, недолюбливал нацистов в целом и СС с гестапо в частности. Он и его администраторы руководили достаточно мягким, «свободным» правительством. К сожалению, он оказался вовлеченным в один из неудачных заговоров против Гитлера и очутился в концентрационном лагере. В годы оккупации рынок Брюсселя оставался неизменным в номинальном выражении, но неуклонно снижался в реальном выражении. В долгосрочной перспективе акции Бельгии были нестабильными и не особенно способствовали увеличению благосостояния.

Далее мы обратимся к тому, что происходило во Франции, и это представляет собой гораздо более сложную сагу.

Глава 10

Упадок во Франции: финансовый, экономический, социальный

Ни французский народ, ни французский фондовый рынок не проявили в 1940-х годах особой мудрости. И те, и другие были обмануты немцами. Как показано на рисунках 10.1 и 10.2, парижский фондовый рынок пережил крутой спад в начале 1930-х годов вместе с остальным миром, но, в отличие от большинства других рынков, здесь не было никаких устойчивых подъемов, о которых можно было бы говорить. Фактически, рынок дрейфовал вниз, и по мере приближения войны в конце 1930-х годов, цены были значительно ниже максимумов 1930 года как в номинальном, так и в реальном выражении. Эта вялая динамика отражала недомогание, настроения национального сомнения в себе, которые уже давно зрели во Франции и усугубились после 20 лет политического хаоса и разочарования от предполагаемых результатов победы в Первой мировой войне.

Третья республика, как называли правительство, правившее Францией в течение 1930-х годов, было несчастным, неудачливым правительством «вялого парламентаризма». Его называли «режимом пустословия», этот режим был «слишком бесхребетным и слишком потакающим узким личным интересам», чтобы оказаться способным когда-либо решить великие национальные проблемы, от которых страдала Франция, а именно: медленный экономический рост, безработица и падение рождаемости[183]. Франция все еще помнила про два миллиона погибших в бездумной бойне окопной войны, и ужас крестьянских мальчишек, которые, оказавшись между двух огней, врагом на фронте и военно-полевыми судами в тылу, калечили себя, чтобы избежать гибели на передовой. Наследием войны были забастовки на заводах, мятежи в армии и социалистическая политика. Производительность труда в промышленности была ужасающе низкой, и немецкие солдаты в 1940 году были поражены, увидев французские фермы, использующие сельскохозяйственные методы, устаревшие на 50 лет.

Таким образом, Франция, как и ее фондовый рынок, апатично переживала 1930-е годы[184]. Представители католического среднего класса ужасались вырождению и гнусности парижской ночной жизни с ее джазом, пьянством, короткими юбками, беспорядочными половыми связями, противозачаточными средствами и общим моральным разложением. Они презирали новых интеллектуалов, таких как Леон Блюм, который высмеивал брак; Жан Кокто, чья пьеса Les Parents terribles («Ужасные родители» – франц.) подрывала родительский авторитет; и Андре Жид с его концепцией самореализации. Поль Валери, известный журналист, писал, что ирония заключалась в том, что те самые особенности, которые сделали Францию столь восхитительной и творческой, плохо подходили ей для нового сурового века, в котором она теперь живет.

Что касается богатых аристократов и католической церкви, то и те, и другие чувствовали серьезную угрозу со стороны коммунизма в целом и Советского Союза в частности. Они с нескрываемой завистью наблюдали за успехом национал-социализма и ростом авторитарного правления в Германии и Италии. В некоторых случаях диктаторы выглядели грубоватыми, но они наводили порядок и, по крайней мере, заставляли всех работать. Во Франции были сильны антисемитские настроения, и элита рационализировала такие события, как Нюрнбергские расовые законы, принятые 15 сентября 1935 года, лишившие немецких евреев гражданских прав.

Поражение 1940 года привело к тому, что вся эта неудовлетворенность существующими порядками во Франции – социальным, экономическим, и политическим – выплеснулась на поверхность. Тем летом, по оценкам, 10 млн человек, 25 % населения Франции, бесцельно скитались по стране, добывая пищу как кочевники, пытаясь убежать от немцев, воруя, грабя и мародерствуя. Не было ни правительства, ни полиции, ни уважения к собственности. Одними из самых страшных бандитов были расформированные группы французских солдат. В отличие от них немецкие солдаты выглядели исправными, дисциплинированными, их поведение было неизменно «правильным». В то время они имели строжайшие приказы не мародерствовать и платить за все немецкими марками. Солдаты охотно соглашались на более высокие цены в магазинах, а торговцы приветствовали их как платежеспособных покупателей.

Франция, погрязшая в хаосе, приветствует немецкую оккупацию