История иудаизма

Религиозная реакция евреев на христианство также была различной. Часть евреев, судя по всему, сумела полностью игнорировать его даже в те эпохи и в тех регионах, где следовало бы ожидать особенно значительного влияния этой религии. Так, при обсуждении религиозных обычаев неевреев раввины, составившие в IV веке Иерусалимский Талмуд, ни словом не упоминают, что с 320-х годов императоры, начиная с Константина, вливали в провинцию Палестина колоссальные государственные средства, стремясь превратить ее в новую — христианскую — святую землю. Вместе с тем высказывались вполне разумные догадки о том, что толкование еврейской Библии в позднеантичную эпоху по крайней мере иногда представляло собой завуалированные возражения на христианскую интерпретацию соответствующих стихов Писания. Справедливость этого предположения наиболее вероятна в отношении толкования тех текстов, которые использовались христианами для подкрепления собственной веры, хотя непосредственные свидетельства о подобных дискуссиях содержатся как раз в христианских источниках, например в «Разговоре с Трифоном Иудеем» Иустина Мученика. В этом произведении Трифон оспаривает Иустиново толкование пророчества из Книги пророка Исаии: «се, дева во чреве приимет и родит сына». Иустин, в соответствии с Евангелием от Матфея, считает, что этот стих относится к Христу и деве Марии, однако Трифон возражает, что под сыном имеется в виду царь Езекия, а Иустин безосновательно толкует ивритское слово алма

(«молодая женщина») как «дева». В другом месте разговора с Иустином Трифон не соглашается, что христиане стали новым Израилем; вероятно, та же полемика с претензиями христиан на статус истинного Израиля отражается в мидраше «Шир ѓа-ширим раба», составленном в начале VII века или чуть раньше в Палестине:

Солома, мякина и отруби спорили друг с другом, и каждый говорил: «Ради меня было засеяно поле». Сказали им пшеничные зерна: «Подождите, пока не наступит жатва, — там и узнаем, ради кого было засеяно поле». Наступила жатва, все пришли на гумно, и хозяин поля взялся за работу. Мякина улетела вместе с ветром, отруби он бросил на землю, а солому сжег; а пшеничные зерна он взял и сложил в мешки, и каждый целовал их. Так и народы мира — эти говорят: «Мы Израиль, и ради нас сотворен мир», а другие: «Нет, мы Израиль, и ради нас он сотворен». Говорит им Израиль: «Подождите, пока настанет день Всевышнего, благословен Он, и мы узнаем, для кого же мир сотворен, как написано: „Ибо вот, придет день, пылающий как печь“ (Мал. 3:19)» [23].

Было бы неверным рассматривать все толкования Библии, созданные евреями, жившими в христианских странах, в свете полемики против христиан: как мы уже видели, раввины не нуждались в посторонних стимулах, чтобы размышлять о значении текста Писания. Однако не вызывает сомнений, что для официальных диспутов, в которых с XIII века заставляли участвовать евреев в некоторых регионах средневековой Европы, глубокое знакомство с трудами христианских мыслителей было необходимо. В 1240 году после требования папы римского исследовать еврейские книги на предмет богохульства состоялся Парижский диспут, проигранный еврейской делегацией: судьи признали Талмуд достойным осуждения, и целые возы еврейских книг были сожжены на месте нынешней площади Отель-де-Виль. В 1263 году великий рабби Моше бен Нахман (Рамбан) из Жироны (см. главу 13) выступил против монаха Пабло Кристиани, крещеного еврея, который попытался продемонстрировать, что раввинистические тексты сами по себе доказывают истинность христианства. В этом споре Рамбан отвергает чудесное как противоречащее разуму: