История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

Когда великий царь-преобразователь вывел Россию из ее векового, доморощенного застоя и направил на путь реформ, он с самого же начала поставил ее в культурную зависимость от Запада. С тех пор западный мир, как представитель высшей культуры, стал служить примером и образцом для России; и подражание ему – сначала вынужденное и невольное, а затем охотное и добровольное – сделалось идеалом жизни и деятельности передовых русских людей. За этим историческим движением к Западу, как очагу культуры и прогресса, нельзя не признать важного, просветительного значения, так как почти исключительно ему мы обязаны своими современными успехами во всех областях науки и жизни. Но при всей осязательности положительного влияния, это рабское подражание Западу, бесспорно, имело и свою оборотную сторону. Как всякое крайнее увлечение, оно часто грешило пренебрежением к истории и недостатком критики. Не зная тех исторических условий, на почве которых вырастали и складывались те или другие культурно-бытовые особенности или научные традиции западной Европы, русские западники иногда пересаживали на родную почву то, что было ей чуждо, и потому не могло привиться, а производило лишь насильственную ломку своего, исторически сложившегося уклада жизни. С другой стороны, благоговея пред всем, чем живет и мыслит Запад, эти восторженные поклонники его, наряду с пшеницей собирали и плевелы, вместе с семенами истинного просвещения подбирали и различные культурные отбросы. В особенности опасно и пагубно было подобное подражание Западу в сфере религиозных отношений. Здесь каждая слабая попытка пересадки инославных верований и взглядов на русскую почву есть уже, в сущности, измена чистоте православия. А между тем за XIX век больше, чем за какой-либо другой, мы были далеко не безупречны в этом отношении. Идя по стопам западной Европы, в начале его мы сочувственно встречали французское религиозное вольнодумство: затем по окончании наполеоновских войн, продолжая идти по тому же пути, мы покровительствовали иезуитам и разным мистикам и сектантам. Но едва ли не больше всего, почти целых три четверти века, мы увлекались протестантизмом. Действительно, из всех религиозных исповеданий инославного Запада протестантизм – передовая, прогрессивная религия просвещенного Запада – невольно производит особенное обаяние и с внутренней, идейной его стороны – как религия духа и свободы, и с внешней – практической, как прекрасная, по-видимому, организация церковного управления и наилучшее осуществление благотворительно-просветительных задач Церкви. Будучи по самой своей исторической основе отрицанием того духовного рабства, которое создано и усиленно поддерживается римским католицизмом, протестантизм освободил религиозную совесть от внешнего гнета и провозгласил свободу духовной жизни. А известно, ничто так не очаровывает и не привлекает к себе, как свобода – этот Архимедов рычаг всякой жизненно-творческой деятельности и культурного прогресса. «И действительно, как только протестантизм провозгласил свободу духовной жизни, человеческий дух как бы воспрянул от векового сна, сбросил с себя цепи схоластики и умственная жизнь закипела»46

.

Научная мысль, – преимущественно, научно-богословская – после жалкого застоя в плену схоластических формул, со времени реформации заявила себя усиленной деятельностью и сопровождалась результатами, поразительными по богатству и полноте материала, оригинальности и глубине его разработки. Но вместе с этим здоровым, жизненным началом немецкий протестантизм заключал в себе и другое, зловредное, таил зерно того рационализма, который, постепенно развиваясь, естественным историческим путем довел протестантизм до внутреннего разложения, до утраты всякого бесспорного положительного содержания, едва не до полного отрицания религии вообще. Явление это вполне естественно. Протестантизм провозгласил свободу духа; но свобода предполагает известные нормы и законы, не регулируемая которыми она необходимо, в конце концов, переходит в распущенность и произвол. Это именно и произошло с протестантизмом – он отверг все внешние авторитеты, т. е. все нормы и законы, которые могли бы сдерживать свободу·в должных границах, а единственным критерием истины провозгласил человеческий разум, т. е личное мнение, откуда уже совершенно незаметен переход и к личному произволу каждого. Отсюда вполне понятно, что вся протестантская богословская литература пропитана рационализмом. «Этот роковой порок протестантизма был сознан еще первыми деятелями реформации, и тогда же были выработаны разные формулы исповедания, долженствовавшие служить нормой и критерием богословствующей мысли. Но раз провозглашен был простор индивидуальной мысли, такие формулы были лишь жалкими, бумажными плотинами, и конечно не им было остановить бурного потока разнузданной мысли»47

.