История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Вышеперечисленные статьи были подписаны 11 декабря; оставалось узнать, кто доставит их в Мадрид от имени Фердинанда. Посланца выбрали заранее, им оказался сам герцог Сан-Карлос. Договорились, что он отправится в Каталонскую армию, соблюдая строжайшее инкогнито, дабы усыпить бдительность англичан; затем постарается прибыть в Мадрид и переместится даже в Кадис, если регентство всё еще находится там, чтобы представить договор и добиться его утверждения. Герцог Сан-Карлос должен был убедить подданных Фердинанда VII думать прежде всего о его освобождении и всё принести в жертву этой основной цели. В то же время он имел категорическое предписание не признавать конституцию, а в случае принуждения признать ее с оговорками, которые позволят впоследствии нарушить обязательства с так называемыми мятежниками.

Герцог Сан-Карлос отбыл из Валансе 13 декабря, сопровождаемый пожеланиями испанских принцев, которые отбросили теперь всякую скрытность и выказывали почти детское нетерпение вновь обрести свободу. Уверившись в намерениях Наполеона, они согласились на встречу с верными служителями, в отношении которых выказали поначалу недоверие: с каноником Эскоикисом, секретарем Маканасом и защитником Сарагосы Палафоксом. В надежде, что последний вызовет у испанцев большее доверие, нежели герцог Сан-Карлос, – ибо его должны были выслушать с религиозным трепетом, если не потеряли всякую память, – Палафокса одновременно отправили с копией договора другими путями.

Мы никого не удивим, если скажем, что Наполеон вел эти переговоры, ничего не сообщив о них брату Жозефу, жившему почти таким же пленником в Морфонтене, каким жил Фердинанд VII в Валансе. После возвращения в Париж Наполеон не виделся с братом. Он не хотел, чтобы переговоры с Фердинандом VII, полностью завершенные, стали известны Европе прежде, чем Жозефу. Он поручил Редереру, который обычно служил посредником, отправиться в Морфонтен и сообщить Жозефу обо всем произошедшем, обязать вновь мирно стать французским принцем, щедро наделенным, заседавшим в совете регентства и служившим Франции, которая была его единственным и последним пристанищем. Получив эти сообщения, Жозеф горько пожаловался на обращение, которому подвергался, и выказал остатки королевских притязаний, которые могли бы вызвать улыбку и у менее насмешливого человека, нежели Наполеон. Он согласился с тем, что совершал военные ошибки, но не такие серьезные, как ему приписывали; заявил о готовности отказаться от испанского трона, но в силу договора и при условии территориального возмещения в Неаполе или в Турине. Жозеф, похоже, вовсе не желал вновь сделаться просто французским принцем, после того как носил одну из величайших корон мира. Он отказался примкнуть к чему бы то ни было, о чем было договорено в Валансе, и остался в Морфонтене, заявив, что испанцы и Наполеон отлично обойдутся без подписи короля Жозефа, чтобы вернуть Фердинанду VII испанский трон.

Период падения семейных тронов был наполнен частыми внутрисемейными волнениями, которые делали жизнь Наполеона, добавляясь ко всем его хлопотам, весьма горькой. Жером, удалявшийся последовательно в Кобленц, Кельн и Экс-ля-Шапель, был печален и несчастен. Он желал приехать в Париж, боясь, как бы Наполеон не забыл о нем при подписании будущего мира, а Наполеон, хоть и любивший Жерома больше остальных братьев, противился этому желанию, ибо ему было мучительно иметь перед глазами низложенных братьев, чье присутствие к тому же столь ощутимо обнаруживало постепенное разорение Французской империи. Но в то время как он просто отказывал Жерому в разрешении приехать в Париж, с Мюратом у него имелись куда более серьезные предметы для спора.

Несчастный Мюрат вернулся в Неаполь в сердечном сокрушении и смятении ума. Из всех принцев, обреченных в ту эпоху столкнуться с утратой их эфемерной королевской власти, Мюрат выглядел самым безутешным. Казалось, этот рожденный вдали от трона солдат, которому должна была служить наградой подлинная военная слава, не мог жить без царствования. После событий последней кампании он никак не мог поверить, что владычество Наполеона, если и удержится во Франции, будет еще простираться за пределами Рейна, Альп и Пиренеев и за этими пределами удастся поддерживать или наказывать союзников. Тем самым, оставшись верным Наполеону, Мюрат подвергался риску не получить его поддержки, а в случае неверности вовсе не подвергался риску быть наказанным. В то время как он видел столько опасностей в верности и так мало в неверности, его смятение усиливали пагубные намеки.