История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Шварценберг возобновил движение 28 февраля, и три французских генерала, с основанием рассудив, что Об не подлежит обороне, а позиция в Труа может быть обойдена с любой стороны, стали отступать на Сену между Ножаном и Монтро, давая на каждом шагу энергичные арьергардные бои. Шварценберг последовал за ними, вновь занял Труа и двинулся вдоль Сены от Ножана к Монтро. Он принял твердое решение не позволять Блюхеру наступать на Париж в одиночестве.

Тем самым, за десять – двенадцать дней, которые Наполеон потратил на сражения с Блюхером, положение в военном отношении весьма ухудшилось. В политическом же отношении оно ухудшилось чрезвычайно.

Совещания в Люзиньи были окончательно прекращены, потому что Шварценберг не нуждался в них более, чтобы избавиться от преследования Наполеона, и потому что Наполеон упорно сводил вопрос о перемирии к обсуждению границ. Вступив в Труа, князь отослал комиссаров, пытавшихся остановить кровопролитие посредством перемирия. Впрочем, он сделал это с сожалением и вынужденно, под давлением царившего в штабе коалиции воинственного настроя.

Переговоры в Шатийоне равным образом оказались накануне срыва. При подписании в Шомоне договора от 1 марта лорд Каслри добился, чтобы Коленкуру назначили крайний срок для представления запрошенного контрпроекта. Срок назначили и заявили Коленкуру, что после 10 марта конгресс будет распущен, всякие переговоры прекратятся, а война продолжится до полного уничтожения одного из противников. Князь Эстерхази, тайно присланный Меттернихом к Коленкуру, передал ему совет вести переговоры любой ценой, ибо, если этот последний случай будет упущен, договариваться с Наполеоном более не станут и постараются отнять у него не только Рейн, но и трон. Коленкур сообщил обо всем в штаб-квартиру, умоляя императора позволить ему отступить от франкфуртских условий в некоторых пунктах, ибо переговоры будут тотчас прерваны, если он продолжит настаивать на своих решениях.

То, о чем писал Коленкур, согласно тайным, но искренним советам князя Эстерхази, соответствовало истине. К нетерпению вступить в Париж, которое испытывал Александр, и к яростной ненависти пруссаков добавились подстрекательства роялистской партии. Витроль, явный посланец Дальберга и неявный Талейрана, преодолев множество преград, добрался до штаб-квартиры союзников и был принят благодаря опознавательным знакам, которые он доставил для Штадиона. Хотя он был совершенно не известен министрам коалиции, они поверили ему, услышав искренние и страстные речи, а в особенности перечисленные известные имена, на которые он ссылался. Это первое серьезное послание из Парижа не только доставило глубокое удовлетворение государям-союзникам, но и удвоило их храбрость. Надежда найти в Париже партию, способную открыть им ворота и помочь учредить правительство, с которым они поведут переговоры, вспыхнувшая при переходе через Рейн и с тех пор весьма ослабевшая, теперь вновь пробудилась и усилила их решимость двигаться вперед.

Между тем Наполеон составил ответ полномочным представителям в Шатийоне. Он уже приказывал Коленкуру использовать все средства, чтобы подпитывать переговоры и препятствовать их окончанию, не уступая предложенных условий. Речь по-прежнему шла о контрпроекте, который Наполеону очень не хотелось представлять. Он повторил свои инструкции в выражениях на сей раз сколь благоразумных, столь и достойных. «Спросите, – написал он Коленкуру, – являются ли предложенные предварительные условия последним словом союзников. Если это так, прерывайте переговоры немедленно, что бы из этого ни вышло, и мы расскажем Франции, что нам пытались навязать. Если же, напротив, вам ответят, что это не последнее слово, вы возразите, что и мы, ссылаясь беспрестанно на франкфуртские условия, еще не сказали последнего слова, но что нельзя требовать, чтобы мы сами предлагали в контрпроекте жертвы, которых хотят от нас добиться. Ибо, – добавлял он, – если нас хотят выпороть, не должны по меньшей мере ждать, что мы выпорем себя сами».