История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Для начала Александр повторил, что он и его союзники пришли во Францию не для совершения революций, а за миром и готовы заключить его с тем, кто искренне его захочет; что они не хотят никого навязывать в качестве правительства и не стали бы исключать даже Наполеона, если бы он сам не исключил себя категорическим отказом от условий, с которыми Европа связывает свою безопасность; что они готовы допустить всё, чего пожелает французская нация, – Марию Луизу в качестве регента, принца Бернадотта, республику или Бурбонов. Однако интересы Европы и Франции требуют выбрать такое правительство, которое сможет удержаться, в особенности в качестве преемника могущественного Наполеона, чтобы не пришлось вновь возвращаться к делу, которое предстоит теперь совершить.

Александр не стал скрывать, что монархи-союзники предпочитают Бурбонов, но опасаются, что эти принцы, незнакомые нынешней Франции и сами с нею незнакомые, будут неспособны управлять ею; и что в то же время союзники, в том числе и император Франц, не надеются составить серьезное правительство из женщины и ребенка. Александр сказал, что сам пребывает в поисках наилучшего правительства для Франции и подумывал о принце Бернадотте, но поостережется предлагать его, ибо не нашел поддержки при выдвижении этого кандидата. При такой неопределенности мнений тем легче склониться к пожеланиям Франции, единственной, к кому надлежит прислушаться, и союзники имеют только один интерес и одно право – получить надежный мир и предоставить мир почетный, какого заслуживает нация, покрывшая себя славой.

На мягкую, льстивую и вкрадчивую речь Александра был призван отвечать только один человек, Талейран. Именно к нему, как к самому доверенному лицу из всех, кому можно было их задать, были обращены вопросы. Не страшась уже императорской мести, Талейран медленно, но ясно высказал правду. Правление Наполеона, по его мнению, более невозможно. Франция, которой он оказал великие услуги, вынудив ее, к сожалению, за них дорого заплатить, видит в нем то же, что Европа, то есть войну, а она хочет мира. Поэтому Наполеон противен категорическому и абсолютному большинству нынешнего поколения. Не следует рассчитывать, что он согласится подписать мир. Ведь даже самый почетный мир, какой может принять Франция и какой должна предложить ей Европа, всегда окажется настолько ниже притязаний Наполеона, что будет означать для него потерю популярности, и он подпишет его лишь с намерением разорвать. Поэтому не следует более думать о нем, и скоро, когда будет позволено высказаться общественному мнению, еще подавленному, станет видно, что так же думают все остальные.

Власть Наполеона неприемлема также в лице жены и сына. Кто поверит всерьез, что из-за спины Марии Луизы и короля Римского и от их имени не будет править он? Следовательно, нужно отказаться от подобной комбинации, а поскольку августейший монарх, отдавший свою дочь Наполеону, идет на великодушную жертву ради Европы, д\лжно принять эту жертву, поблагодарив императора Австрии за то, что он столь верно понимает нужды создавшегося положения. Что до Бернадотта, ставшего наследником шведского трона, это предложение еще менее серьезно. После гениального солдата Франция не примет солдата посредственного, к тому же запятнанного французской кровью. Остаются Бурбоны. Несомненно, нынешняя Франция их не знает и даже испытывает в их отношении некоторую предубежденность. Но она возобновит знакомство с ними и охотно примет их, если они принесут с собой не отжившие предрассудки, а здравые идеи нынешнего века. Затем Талейран добавил, что Бурбонов следует связать разумными законами и примирить с армией, поместив при них ее самых заметных представителей. Действуя с тактом, заботливостью и старанием, всё это можно воплотить в жизнь.