История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Выбор военного министра, к сожалению, нес на себе все черты реакции. В военный департамент назначили генерала Дюпона, неудачливую жертву Байлена[14]. Талейран, один из бывших судей Дюпона, послал за ним в Дрё, где тот находился в заключении.

Призвали также императорского управляющего, человека большого ума, еще недавно писавшего острые эпиграммы против Империи, и поручили ему министерство внутренних дел. Этим управляющим был Бёньо. Правосудие поручили почтенному и либеральному чиновнику Анриону де Пансе; морской флот – опальному государственному советнику, порядочному и трудолюбивому Малуэ; иностранные дела – Лафоре, образованному дипломату, чуждому партий и обладавшему умеренностью, присущей его профессии. Главное управление полиции было вверено служащему этого департамента д’Англе, тайному другу Бурбонов, а почтовый департамент отдали давнему врагу Наполеона Бурьенну, его бывшему секретарю, удаленному из кабинета по мотивам, от политики далеким[15].

Эти лица получили лишь временные должности (как и всё правительство) и наименование комиссаров,

делегированных в управление правосудием, войной, внутренними делами и т. д. Так было учреждено правительство, к которому государи могли обратиться и которым намеревались воспользоваться, чтобы отнять у Наполеона оставшуюся военную и гражданскую власть.

Учреждение временного правительства означало официальное упразднение правительства Наполеона, и это был значительный шаг. Его не дерзнули бы совершить без поддержки двухсот тысяч иностранных штыков, оккупировавших Париж. Однако подобного результата было недостаточно для волновавшихся в столице роялистов, еще немногочисленных, но пылких. Они желали немедленного провозглашения Бурбонов и осаждали Талейрана и Монтескью, требуя принятия бесповоротного решения и немедленного объявления Людовика XVIII единственным законным государем Франции. Такая стремительность не подходила ни расчетам Талейрана, который не хотел Бурбонов без условий, ни его характеру, который никогда не был торопливым, ни его осторожности, предусматривавшей еще множество промежуточных ступеней. Всем нетерпеливым он отвечал своим обыкновенным оружием – медлительностью и пренебрежением, считая себя вправе говорить, что установит ход событий по своему усмотрению.

Впрочем, времени и не теряли. Тридцать первого марта встретили иностранных государей и добились от них решения о том, что они не будут более вести переговоров ни с Наполеоном, ни с кем-либо из его семьи;

1 апреля сформировали временное правительство. Второго апреля настал час перейти к основному и решающему действию – низложению Наполеона. Сенат, сделав первый шаг, не мог, разумеется, отказаться сделать и второй. Однако большинство сенаторов были растеряны, молчаливы и бездеятельны. Хотя они и были готовы провозгласить низложение Наполеона, но за них требовалось даже сформулировать постановление, дабы им осталось только его подписать. Однако оставались в Сенате несколько лиц, менее скованных и более склонных выдвинуться. То были прежние оппозиционеры, которые обыкновенно собирались в Пасси, где по наущению Сийеса изливали свое негодование, увы, слишком справедливое, по поводу действий императора. Талейран счел возможным дать выход их озлобленности и именно им предложить составить акт о низложении. Такое поручение и было дано Ламбрехту, человеку честному, простому и смелому, который только хотел быть полезным, не думая о том, что служит расчетам людей более коварных. Подготовке низложения посвятили вечер 2 апреля, пообещав тем, кто сделался его орудиями, тотчас заняться составлением Конституции – категорическим и признанным условием возврата к старой династии.

Тем же вечером Талейран представил Сенат императору Александру. Тот принял сенаторов с любезностью, повторил, что воевал не с Францией, а с одним человеком, и восхищен тем, как сражаются французы, и объявил, что в доказательство переполнявшего его удовлетворения и надежды только что приказал освободить всех французских пленных, заключенных в обширных пределах его империи. Очарованные всем, что извиняло их покорность, сенаторы выразили Александру горячую благодарность за великодушный поступок и обещали всеми силами содействовать тому, чтобы положить конец невзгодам Франции и всего мира.