Так Наполеон обустроил свою жизнь на острове Эльба. Впрочем, его жизнь была спокойной и заполненной, ибо высокий ум покоряется суровой судьбе, особенно когда он заслужил таковую, и умеет интересоваться малыми предметами, потому что они, как и великие идеи, имеют свою глубину. Его мать, женщина жесткая и властная, но строго исполнявшая свой долг, сочла необходимым разделить судьбу сына и сделалась в Портоферрайо предметом почитания ссыльного двора. Принцесса Полина Боргезе, страстно любившая брата, также не преминула приехать, и ее присутствие было бесконечно приятно Наполеону. Она приложила все старания к тому, чтобы примирить брата с Мюратом, что оказалось не так трудно. Наполеон был не злопамятен, потому что знал людей. Он знал, что Мюрат легкомыслен, тщеславен, пожираем желанием царствовать, но добр и храбр, и простил его за то, что тот уступил чрезвычайным обстоятельствам. Раскаявшийся Мюрат, поняв глупость и неблагодарность своего поведения, послал на Эльбу выражение раскаяния, а Наполеон поручил Полине доставить в Неаполь вместе с его прощением совет соблюдать осторожность и держаться наготове в ожидании любых неожиданных событий, которые еще могут произойти.
Полина доставила Мюрату восхитившее его сообщение, а затем вернулась к брату. Она была центром маленького общества, состоявшего из знати острова, которая окружила Наполеона как своего государя. На острове открыли театр, и Наполеон приглашал в него всё это общество, а нередко и солдат своей гвардии. В театре он демонстрировал мягкость, вежливость, безмятежность и всяческое внимание к представлениям, будто не присутствовал некогда при шедеврах французской сцены в исполнении лучших актеров того времени. Он проводил много времени с Бертраном и Друо, то верхом объезжая остров и наблюдая за работами, то прогуливаясь с ними всюду пешком. Порой Наполеон вместе с офицерами всходил на борт большого полупалубного баркаса и совершал морские прогулки, узнаваемый и приветствуемый всеми моряками. Во время сухопутных и морских прогулок он вел беседы – веселые или степенные, в зависимости от обсуждаемых предметов, порой с молодой горячностью, но чаще с серьезностью обширного и глубокого ума. Наполеон не оставлял мысли написать историю своего правления и довольно откровенно обсуждал темные пятна своей карьеры, часто возвращаясь к непоправимому отказу от мира в Праге. Это была единственная ошибка, которую он признавал с легкостью.
Ведя мирную жизнь в мечтах о создании бессмертного исторического труда, Наполеон был почти счастлив, ибо с покоем соединял остаток надежды. Он тщательно прочитывал газеты и проницательно угадывал правду в противоречивых утверждениях журналистов, будто сам присутствовал на заседаниях кабинетов. Он полагал, что Революция, ненадолго остановленная в своем течении, уже возобновляла неодолимое движение. Старому режиму и Революции предстояли новые ожесточенные схватки, и среди этих волнений он должен был найти случай вновь выйти на сцену. Наполеон не знал в точности, будет ли еще царствовать; в любом случае, он был уверен, что не сможет царствовать так, как раньше, ибо умы, ненадолго оцепеневшие от страха, вновь обрели всю пылкость и независимость. Кем он станет, какую роль придется ему сыграть? Он не знал о том ничего, но, наблюдая неуклюжесть Бурбонов в Париже и притязания держав в Вене, думал, что мир еще не готов успокоиться, а в волновавшемся мире его место по-прежнему могло оставаться великим, как и он сам.
Наполеон был, как всегда, жаден до новостей и хотел узнавать их не только из газет. Он, конечно, посылал агентов на материк, и те рассказывали ему, что вся Италия поднимется при его появлении, если он пожелает там высадиться; но такая перспектива Наполеона не прельщала, ибо вовсе не с итальянцами надеялся он противостоять Европе. Он хотел получить известия из Франции, но не решался писать видным лицам из страха скомпрометировать их, а те, в свою очередь, хранили молчание из страха скомпрометировать его. О событиях в Вене Наполеон был осведомлен лучше: это не жена держала его в курсе, а секретарь и камердинер Меневаль, которому не изменили верность и усердие, часто посылал через знакомых в Генуе весточки о короле Римском и о конгрессе. Он получал эти сведения от госпожи Бриньоль, благородной генуэзки редкостного ума, преданной Франции и тщетно взывавшей к чувству долга Марии Луизы, чьей придворной дамой она являлась. Госпожа Бриньоль получала сведения от главных действующих лиц Вены, в частности, от герцога Дальберга, приходившегося ей зятем. Она внимательно следила за событиями и вовремя узнала о плане отправки Наполеона на острова в Атлантике. Меневаль не замедлил сообщить об этом плане Наполеону, преувеличив вероятность его исполнения, ибо, как мы уже говорили, все собирались покинуть Вену, так ничего и не решив по этому предмету. Меневаль рассказал также о скором роспуске конгресса и отъезде государей не позднее 20 февраля.