Никому не разгласив тайны, Наполеон в последнюю минуту всё же открыл ее Бертрану, преисполнив того радости, ибо генерал, не побоявшийся изгнания, страдал от него, даже несмотря на присутствие семьи. Наполеон объяснился и с Друо, тем самым поселив в верном соратнике тревогу. Этот герой и честнейший из людей спрашивал себя, простирается ли его долг до того, чтобы последовать за Наполеоном в предприятии, которое может навлечь на Францию ужаснейшие несчастья. Наполеон поборол его сомнения, рассказав о состоянии Франции, разделенной и раздираемой партиями, обреченной на скорое нападение тех или иных врагов, терпевшей недостойное отношение Европы и, напротив, имевшей шанс восстановить свое положение под могучей рукой, уже организовавшей ее в 1800 году.
Новые идеи Наполеона, его решимость не скатываться в пропасть войны и предоставить французскому народу свободу и широкое участие в управлении были дополнительными причинами надеяться, что Франции удастся обеспечить покой, единство, умеренную свободу и сильное положение – всё, что она могла иметь в первое правление Наполеона, если бы он сумел сдержать себя. Преданность довершила дело, и Друо покорился воле своего повелителя и занялся тайными приготовлениями к скорой экспедиции.
Под благовидным предлогом Наполеон призвал в Портоферрайо расквартированный на острове корсиканский батальон и приказал шить для него новое обмундирование. Лошадей польских улан, перевозка которых была бы затруднительна, он оставил на пастбищах Пианозы. Собрали примерно одиннадцать сотен здоровых солдат, в том числе восемьсот гвардейцев и триста корсиканцев, пьемонтцев и тосканцев из 35-го легкого. Никто из них не подозревал о задуманном предприятии; солдаты предполагали, что им намерены устроить смотр.
Плану бегства благоприятствовало еще одно обстоятельство. Англичане оставили для надзора за островом полковника Кэмпбелла, одного из комиссаров, сопровождавших Наполеона из Фонтенбло в Портоферрайо, и, дабы лучше скрыть его роль, поручили ему миссию при тосканском дворе. Кэмпбелл постоянно перемещался из Флоренции в Ливорно, а из Ливорно в Портоферрайо и был подлинным надзирателем, хотя и не казался таковым. В эту минуту он как раз покинул Портоферрайо и отправился в Ливорно. Бдительное око английской политики закрылось, остались только крейсеры, которые легко было обмануть.
Чтобы лучше сохранить тайну приготовлений, Наполеон за два дня до погрузки приказал наложить эмбарго на все суда, причалившие к острову, и перекрыл всякое сообщение по морю. Он приказал своему ординарцу Вантини конфисковать большое судно в порту, обеспечив себе средства (помимо уже имевшихся) для погрузки тысячи ста человек и четырех полевых артиллерийских орудий.
Наконец, еще раз хорошенько обдумав свое решение и план, сказав себе, что при таком состоянии Франции другие попытаются сделать то, что должен сделать он, но без таких же шансов на успех, и следует поспешить, пока ночи длинны. Наполеон назначил 26 февраля днем своего невероятного предприятия.
Перед отъездом он отправил в Неаполь послание с одним из вестовых катеров, служивших ему для связи с побережьем Италии. Сообщив Мюрату об отплытии во Францию, Наполеон поручил ему отправить курьера в Вену, дабы возвестить австрийскому двору, что в скором времени французский император будет в Париже, но прибудет туда с твердой решимостью сохранять мир и соблюдать Парижский договор от 30 мая 1814 года. Кроме того, он указал, какого поведения следует придерживаться королю Неаполитанскому. Мюрату рекомендовали срочно подготовить войска, сосредоточить их в Марке, где они уже были частично собраны, но не начинать самому военных действий и терпеливо дожидаться событий в Париже и Вене, а если придется сражаться, то скорее отступать, чем выдвигаться вперед, пока ему не пришлют помощь, – ибо чем ближе к Неаполю он будет биться, тем будет сильнее, а австрийцы слабее.
До середины дня 26 февраля Наполеон позволил солдатам продолжать работы, на которых они были заняты. После полудня он внезапно созвал их, приказал накормить, а затем собрал в порту с оружием и багажом, сказав им, что они погрузятся на суда. Хотя им не признались, что суда направятся во Францию, солдаты в этом не усомнились и предались шумным выражениям радости. Перспектива выйти из утомительной неподвижности, начать движение, действовать, снова увидеть Францию, вернуться к вершине могущества и славы привела их в восхищение, и рейд Портоферрайо огласился возгласами «Да здравствует Император!». Молчаливые и хмурые жители, загрустившие при виде сборов, ибо им казалось, что фортуна покинет остров вместе с Наполеоном, окружили оживленную толпу всходивших на борт. Многие из островитян, сдружившиеся с нашими офицерами и солдатами, трогательно прощались с ними, желая благополучного исхода их предприятию, и утешались мыслью, что если звезда Наполеона, как они были убеждены, снова воссияет на небе, то она непременно отбросит несколько лучиков и на их остров.