Немногие дни, которые Наполеону осталось прожить во Франции, он решил провести в Мальмезоне. Милое пристанище, где началась и должна была закончиться его карьера, было исполнено горестных и сладостных воспоминаний, и Наполеон был не прочь сполна утолить там свои печали. Он просил королеву Гортензию сопровождать его, и преданная дочь поспешила отправиться в Мальмезон. Наполеон долго обдумывал, в каком месте он окончит свои дни. Коленкур советовал ему отправиться в Россию, но он склонялся к Англии. «Россия – это один человек, – говорил он, – а Англия – нация, и нация свободная. Она будет польщена, если я попрошу у нее убежища, ибо должна быть великодушной; и я познаю там единственную усладу, какая позволена человеку, правившему миром, – беседу с просвещенными людьми». Но по внушению Коленкура, который твердил ему, что чувства британского народа еще слишком обострены, чтобы стать великодушными, Наполеон в конце концов отказался от мысли ехать в Англию и остановил свой выбор на Америке. «Коль скоро мне отказывают в обществе, – добавил он, – я удалюсь на лоно природы и буду жить в одиночестве, которое подходит моим последним мыслям». Он захотел, чтобы в Рошфоре приготовили два снаряженных фрегата, на которых он мог бы перебраться через океан, потребовал книг и лошадей и предался приготовлениям к путешествию.
Двадцать второго июня Наполеон отрекся, а в полдень 25-го покинул Елисейский дворец, сев в карету в глубине сада, стараясь остаться незамеченным толпой. Толпа, однако, его заметила и сопровождала криками «Да здравствует Император!», не подозревая, что с императором намерены сделать. Наполеон, печально поприветствовав людей, выехал из Парижа, куда ему уже не суждено было вернуться, и удалился в глубоком волнении, будто присутствовал на собственных похоронах. В Мальмезоне он нашел королеву Гортензию и в ее обществе, пользуясь превосходной погодой, до полного изнеможения прогуливался по усадьбе, с которой были связаны самые блестящие воспоминания его жизни. Он не переставал говорить о Жозефине и вновь выразил желание получить портрет, столь верно представлявший покойную жену.
Отъезд Наполеона исполнил удовлетворения Фуше, который почувствовал себя почти императором после изгнания из Парижа того, кто был им столь долго. Поскольку Наполеон уехал и был готов, похоже, покинуть не только Париж, но и Францию, следовало пойти навстречу его желаниям. Однако Фуше испытывал двоякое опасение, которым с легкостью поделился с коллегами. Он боялся, как бы в уединенном Мальмезоне Наполеон не подвергся какому-нибудь посягательству роялистов или бонапартистов; первые могли напасть на него из желания навсегда избавить от него свою партию, вторые – напротив, из желания поставить его во главе приближавшейся армии, чтобы в последний раз испытать судьбу. Фуше не намеревался ни отдавать его убийцам, ни возвращать отчаянным сторонникам империи. Он задумал поместить Наполеона под охрану генерала Беккера, человека выдающихся моральных и военных качеств, беспримерно лояльного и неспособного припомнить, что в 1809 году он подвергся опале. Именно такой человек подходил для подобной миссии, ибо впечатление, что к Наполеону приставляют тюремщика, возмутило бы всех порядочных людей.
Утром 26 июня маршал Даву вызвал Беккера и объявил о вверенной ему миссии, определив две ее цели: защитить Наполеона и помешать смутьянам возбудить беспорядки с помощью его славного имени. Затем он приказал генералу незамедлительно отправляться в Мальмезон. Беккер повиновался с сожалением, но всё же согласился принять навязанную роль, потому что охранять особу павшего великого человека было почетно, а предотвратить беспорядки – патриотично. Ему заявили, что оба указанных фрегата будут предоставлены в распоряжение императора, но для обеспечения свободы их передвижения у Веллингтона запрошены пропуска, и если Наполеон соблаговолит немедленно отправиться в Рошфор, то сможет дождаться пропусков на рейде.