История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

На следующий день, 27 июня, когда во дворце Тюильри собралась исполнительная комиссия вместе с председателями обеих палат и большинством членов их бюро, Фуше, уведомленный о том, что произошло между Витролем и маршалом, направил беседу на обсуждение положения, в частности, в военном отношении. Даву сообщил новости, которыми располагал и которые были весьма неутешительны. Пруссаки и англичане двигались уже два дня с большей скоростью, и следовало опасаться, что они покажутся перед Парижем прежде армии, которую собирали в Лаоне. Отбросив околичности, не свойственные его характеру, Даву категорически заявил, что серьезное сопротивление представляется ему невозможным; что даже если удастся одолеть подходивших с севера пруссаков и англичан, останутся еще идущие с востока русские, австрийцы и баварцы, под натиском которых устоять не удастся; что надо уметь признать реальное положение вещей, заявить о нем и вести себя в соответствии с ним;

что поскольку Бурбоны неизбежны, лучше их принять и самим провозгласить, добившись, чтобы они пришли одни и на тех условиях, которые он изложил маршалу Удино. В противоположность Фуше, который прибегал к непрестанным уверткам и расчетам, маршал Даву откровенно рассказал о беседе с Удино, о выдвинутых им условиях и полученных на их принятие надеждах и, наконец, заявил, что считает необходимым откровенно объясниться с палатами и сделать им официальное предложение.

Речь маршала, произнесенная убежденным тоном, почти не вызвала возражений со стороны Гренье и Кинетта и даже со стороны Карно, который верил в лояльность Даву и понимал предпочтительность принятия Бурбонов без участия иностранцев. Коленкур промолчал, как не переставал поступать в нынешних обстоятельствах. Фуше одобрил идеи маршала и сказал обоим председателям, Камбасересу и Ланжюине, что им надлежит подготовить палаты к неизбежному. Никто, казалось, не был склонен выдвигать возражений, когда вдруг появился барон Биньон, временно занимавшийся внешними сношениями, и доставил важный документ. Это было первое донесение переговорщиков, отправленных в лагерь союзников, и они сообщали следующее.

Переговорщики Лафайет, Понтекулан, Себастиани, Аржансон, Лафоре и Констан двинулись к Лаону в надежде встретить английскую и прусскую армии, вначале добиться перемирия от армий, а затем отправляться договариваться по существу с государями. Дорогой, лучше узнав о движениях неприятеля, они двинулись в Сен-Кантен, где обнаружили прусские аванпосты, и попросили о встрече с неприятельскими генералами. Блюхер, опережавший английскую армию на два марша, сообщил об их появлении Веллингтону, но тот не захотел предоставлять перемирия, ибо считал отречение Наполеона притворством, задуманным ради выигрыша времени. Блюхера не было нужды уговаривать отказаться от переговоров, и он отверг всякую возможность перемирия, пока ему не сдадут по крайней мере главные приграничные крепости и самого Наполеона. Такие условия были явно неприемлемы. Между тем офицеры, которые вели переговоры от имени обоих неприятельских военачальников, говорили, что они пришли во Францию не ради Бурбонов, что эти государи им безразличны и что в случае удаления Наполеона и его семьи державы подпишутся под самыми выгодными для Франции условиями.

После этих переговоров парламентеры получили разрешение ехать в Эльзас, где должны были встретить государей коалиции. Они двинулись в этом новом направлении, но, прежде чем пуститься в путь, сочли должным отправить исполнительной комиссии первое донесение. Они писали, что члены коалиции вовсе не держатся за Бурбонов; что их главное пожелание, от которого они ни за что не отступятся, состоит в удалении Наполеона и его семьи; что по выполнении этого условия они сделаются более сговорчивыми относительно остального; однако содействие бегству Наполеона расположит их неблагоприятно и не будет способствовать заключению мира. Они советовали послать к Блюхеру и Веллингтону новых переговорщиков и позволить им пойти на уступки, необходимые для достижения перемирия.