После обсуждения этих предметов Веллингтон заявил, что перемирие возможно только при условии удаления французской армии от Парижа; тогда английская и прусская армии займут хотя бы внешние посты, а служба в городе будет передана Национальной гвардии, под защитой которой и совершатся затем желаемые политические события. Не указывая ясно, каким способом осуществится перемена правления, Веллингтон желал ограничить видимое участие в ней иностранных войск, а после удаления французской армии за Луару допускал только присутствие Парижской национальной гвардии. Со всей властностью своего характера и положения он указал неистовому Блюхеру, что нужно поступиться суетной славой триумфального вступления в неприятельскую столицу и предпочесть полезный результат результату лестному; что взятие Парижа штурмом сомнительно, потому что оно унизит Францию и скомпрометирует будущее правление, в длительности которого все заинтересованы; и что во сто крат лучше смотреть из-за ограды Парижа на мирную революцию, свершаемую Национальной гвардией, нежели совершить революцию самим, захватив город штурмом.
Итак, в качестве главных условий заключения перемирия Веллингтон назвал удаление французской армии и передачу Парижа Национальной гвардии, молчание относительно будущего правления и подразумеваемое восстановление Бурбонов. Он поручил объявить эти условия временному правительству и отнять у него всякую надежду добиться иных условий. Для этого Веллингтон показал им письмо Меттерниха и Нессельроде, датированное 26 июня и написанное после того, как стало известно об отречении Наполеона. В письме министры рекомендовали союзническим генералам не признавать властей, которые сделаются преемниками низложенного императора, и остановить военные операции только после вступления в Париж и организации приемлемого для держав правления.
Таким образом, от прибытия государей ожидать было нечего. Не имеет смысла добавлять, что подобные заявления лишали и надежды найти средство соглашения в сдаче пограничных крепостей. О сдаче крепостей речь не шла, поскольку английскому генералу не нужны были Мец и Страсбург, ему был нужен Париж, дабы восстановить в нем Бурбонов. Мацерони и другим тайным агентам Фуше Веллингтон повторил то же, что говорил представителям. Что до Фуше, генерал подтвердил, что Бурбоны считают себя его должниками и готовы самым показательным образом засвидетельствовать ему свою признательность. Талейран будет руководить внешними сношениями, а Фуше – внутренними делами; с обоими обойдутся как со спасителями монархии.
Тем временем Блюхер, недовольный тем, что его отстранили от переговоров, результаты которых вдобавок лишали его возможности вступить в Париж триумфатором, всячески затруднял сообщение наших комиссаров, так что им с величайшим трудом удалось довести содержание бесед с Веллингтоном до сведения Фуше и запросить у него новые инструкции. Маршал не ограничился стеснением переговоров и предпринял попытку решить дело прусским мечом, передвинувшись на левый берег Сены. С этой целью он послал в разведку всю свою конницу, приказав ей завладеть мостами. Мосты в Севре, Сен-Клу и Нейи оказались снабжены укреплениями, а мосты в Безоне и Шату – сожжены. Однако мост в Ле Пеке, который по распоряжению Даву должны были уничтожить, из-за противодействия местных жителей уничтожен не был. Прусская конница проехала через Сен-Жермен и двинулась на Версаль. Как мы вскоре увидим, она подвергла себя гибельной опасности, однако захват переправы через Сену породил угрозу Парижу с незащищенного левого берега.
В Париже с нетерпением ожидали результата переговоров о перемирии. Фуше догадывался, к чему они приведут, ибо Тромелен и Мацерони, сумев пробраться через аванпосты, доложили ему о требованиях британского командующего. Но поскольку курьеры переговорщиков еще не смогли добраться до Парижа, официальных результатов Фуше не знал и пользовался этим, чтобы ничего не сообщать палатам. Своему окружению он продолжал твердить, что выход из положения – только в восстановлении Бурбонов на подходящих и надежных условиях. Его речи, весьма досаждая революционерам и – в меньшей степени – либералам, желавшим свободы с кем угодно, возбуждали недоверие и тех и других. Чувствуя, что начинает внушать подозрения, Фуше колебался. Хотя он не видел другого выхода, кроме возвращения Бурбонов, но не решался высказаться и хотел использовать Даву, который был вполне способен, как мы уже видели, сделать смелый вывод о необходимости восстановления Бурбонов.
При всех колебаниях Фуше, как никто чувствовавший необходимость найти выход из опасного положения, решил провести заседание и добиться от военачальников разъяснения основного вопроса. Возможна или невозможна оборона Парижа? Если возможна, необходимо сражаться, но если невозможна, нужно сдаваться. Замысел Фуше был верен, ибо только так можно было выбраться из лабиринта. Но ему недоставало откровенности, которая могла сократить мучительную агонию и спасти всеобщее достоинство, весьма скомпрометированное долгими увиливаниями.