История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2

Случай предоставил Наполеону еще одно средство связи с Европой – через доктора О’Мира[21]

, поселившегося по соседству. Наполеон не привез с собой врачей из Франции, но познакомился с одним доктором уже на борту «Беллерофона», и тот завоевал его расположение. Врача звали Барри О’Мира, это был умный человек и хороший специалист, который не настаивал на исключительно английских способах лечения в отличие от большинства своих собратьев по профессии. Наполеон не доверял врачам, исключение составлял лишь знаменитый Корвисар, которого Наполеон называл воплощением опыта в высоком интеллекте. Как правило, Наполеон отказывался от любых лекарств и не желал ничего слышать о препаратах, выписанных английскими врачами. Но доктора О’Мира он, однако, слушал, взял его на службу, смеялся над его предписаниями и часто разговаривал с ним на разные темы по-французски или по-итальянски или посылал его в Джеймстаун за свежими новостями.

Ограничения, установленные губернатором для других обитателей Лонгвуда, не распространялись на О’Мира, потому что Лоу был уверен, что доктор, будучи англичанином, не предаст свое правительство и максимум, что попытается сделать, – это окажет какую-нибудь безобидную любезность. Доктор О’Мира мастерски справился со своими деликатными обязанностями, никого не предавая: радовал Наполеона, добывая новости из Европы, ежедневно подтверждал Лоу, что его пленник на месте, и завоевал расположение Лондона, передавая принцу-регенту некоторые сведения, которые без нарушения доверия удовлетворяли его любопытство.

С нескольких точек плато Лонгвуда можно было увидеть море, и как только на горизонте появлялся парус, все начинали гадать, что это за судно, откуда пришло, кто на борту и какой груз оно везет. О’Мира тотчас отправлялся в Джеймстаун и возвращался с бумагами, а иногда и с письмами, ускользнувшими от бдительного ока Хадсона Лоу. Полученная таким образом информация на короткое мгновение озаряла мрачное существование Наполеона. Именно таким путем он узнал об оправдании Друо и побеге Лавалетта. Оба известия обрадовали его чрезвычайно. Еще он получал письма от родных. В одних письмах рассказывали, что его сын здоров и быстро растет, в других мать, сестра Полина и братья писали, что хотят приехать к нему на остров и готовы отдать ему свои состояния. Наполеона тронули эти предложения, но он неизменно отвергал их. Считая себя приговоренным к смерти на Святой Елене, он не мог позволить матери или сестре разделить его участь – для него их приезд был бы сродни восхождению вместе с ним на эшафот.

Несмотря на полную изоляцию, Наполеон изредка принимал англичан, возвращавшихся с индийским флотом в Европу. Это событие, как мы уже говорили, всякий раз становилось праздником для обитателей Святой Елены, так как приходившие корабли доставляли свежие продукты, давали в обмен деньги или товары, и на этой затерянной в океане земле временно наступало оживление. Путешественники мечтали встретиться с Наполеоном. Высокопоставленные особы, государственные чиновники, ученые мужи и обычные пассажиры игнорировали правила губернатора Лоу и напрямую обращались к Бертрану за разрешением на встречу с Наполеоном. Среди них были лорд Амхерст и другие выдающиеся персоны. Наполеон принимал их, разговаривал иногда об Индии, а порой об английских делах – спокойно, любезно и учтиво, но неизменно со своим обычным превосходством в интеллекте.

Высокопоставленные лица предлагали передать от него послание в Европу, но он отвечал с горделивой сдержанностью: «Я не даю вам никаких поручений. Расскажите своим министрам, что вы видели: я здесь, на скале, заключенный в ограниченном пространстве, где не могу ездить верхом; я, человек, который провел всю жизнь верхом на лошади, живу под деревянной крышей, иногда меня угнетает жара, иногда – проникающая всюду сырость. Когда я выхожу из дома, безжалостный тюремщик окружает меня шпионами. Я не могу написать родным или получить от них известие, не разделив эти письма с моим тюремщиком. Двоих из моей свиты уже выдворили с острова, и одному Богу известно, не тронут ли остальных. Если ваше государство хотело моей смерти, благороднее было бы позволить мне умереть смертью солдата, как славному Нею. Если смерти мне не желают, пусть дадут мне воздуха и пространство для упражнений. Не надо бояться, что я попытаюсь сбежать. Я знаю, что в мире нет для меня места и я должен умереть в ваших оковах. Но вот вопрос: надо ли меня мучить, пока я в плену? Я ни о чем не прошу, пусть те, кто видят мое положение, расскажут об этом, если чувствуют такую потребность. Я их об этом не прошу».